Операция «Сокол»

— Уберите фонарь, товарищ сержант. Заслепил все глаза. — Когда Ткачев немного отвел луч в сторону, продолжал, вздыхая: — Какая уж тут зазноба. Чудеса, может, колдовство какое. Слыхал я, тут по ночам девушка-красавица появляется. На лодке по пруду плавает. Вот и захотелось взглянуть. А может, все враки это. — Куликов умел владеть собой. — И так хорошо, что вы встретились, товарищ сержант. Теперь вместе глянем на красавицу. Одному-то боязно...

— Верно, Куликов. Пойдем вместе. Только не к пруду, а в обратную сторону. К штабу. Ты задержан.

Ткачев вытащил из кармана пистолет. Куликов пригнулся и, по-заячьи петляя, кинулся по полю. Он бежал к копне соломы, где был спрятан мотоцикл. Когда он был уже у цели, навстречу ярко брызнули лучи фонариков, поднялись трое с автоматами наизготовку.

Операция по захвату была разработана по этапам. Сперва берут того, кто придет на радиостанцию (предполагалось — Куликов), затем — Карпова и девушку, Геркус, в последнюю очередь старика Митнера. Это при условии, если все произойдет без шума.

На арест Митнера вышли мы с Обуховым и двумя автоматчиками (на случай неожиданных встреч). Выждали, пока Ткачев дал сигнал, что Куликов покинул свою засаду, и зашли в флигель, оставив солдат у двери. Обухов вежливо постучал в двери комнаты старика.

— Откройте, пожалуйста. Офицер хочет поговорить с вами.

— О чем мы будем говорить с паном офицером ночью? — громко зевая, отозвался хозяин.

— Дело не терпит промедления, пан, — ответил Обухов.

— Пускай пан офицер подождет минутку, я схожу за ключом.

Митнер подошел к окну, отогнул штору — разглядел автоматчиков. Поняв, что выхода нет, он решился на отчаянный шаг. Достал автомат из комода, распахнул окно, дал очередь по солдатам — один был убит, второй ранен. Когда Митнер вскочил на подоконник, намереваясь прыгнуть, раненый солдат нажал на спуск автомата.

...Ровно в двенадцать немецкая батарея дала первый залп по имению. Тотчас небо прорезали трассы «Катюш». Все смолкло. На позиции батарей противника бушевал огненный смерч.

Назавтра мы распрощались с капитаном Потаповым. Он вернулся к своим обязанностям. Через месяц нас с Обуховым вызвали на совещание у начальника контрразведки армии генерал-майора Зарелова. Генерал, представив нас собравшимся сотрудникам, поздравил нас с успешным завершением операции, предложил капитану Обухову сделать короткий отчет о ней.

— Надо подчеркнуть общую сложность операции, — сказал Обухов, раскрывая записную книжку. — Она проходила в условиях постоянного движения полка — то наступление, то вывод во второй эшелон обороны, то переброска в тыл; смена места и пополнение состава части добавляло сложности. В ходе операции надо выделить два основных момента. Первый — события, особенно начальные, представлялись разрозненными, не увязанными между собой, не подчиненными единой цели. Например, какая связь между разгромом нашей батареи и подменой регулировщика? Тогда мы не знали, что в тот день намечалась отправка новой радиостанции на передовую, а она-то главным образом интересовала агентуру. Второй момент — враг поначалу опережал нас, наносил упреждающий удар. Так погибли шофер Зайцев, младший лейтенант Кравцов, радист Мироненко. Это можно отнести к нашим просчетам...

— И Соловьева вы упустили, — заметил генерал Зарелов. — Или вы так не считаете?

— Нет, товарищ генерал-майор, не считаю, — твердо ответил Обухов. — Соловьев был взят на подозрение сразу. Но мы не спешили с арестом. Уж слишком очевидна была его работа, нам словно бы подставляли его. Об этом стоит сказать подробнее. У капитана Потапова исчезла фотокарточка из солдатской книжки, а жили они вдвоем с Соловьевым. К тому же Соловьев разыграл сцену с пропажей собственной фотографии, хотя она была на месте. Через некоторое время карточка возвращается к Потапову, и опять же об этом намекнул капитану радист. Все очевидно. Фото понадобилось агенту не столько для ознакомления или проверки нового человека, а главным образом, чтобы привлечь наше внимание к Соловьеву. Далее. Соловьев уклоняется от поездки на передний край, а в это время командный пункт подвергается внезапному обстрелу. Тут уж яснее ясного, что называется. Наконец, подложное письмо Соловьева к жене, которое грубо изобличало радиста как предателя и шпиона.

— Не совсем понятно, почему агент отпустил Соловьева к немцам? — задал вопрос один из сотрудников. — Вам не казалось, что он ставит себя под прямой удар, зная Соловьева, как человека слабовольного.