Операция «Сусанин»

Но подлинное положение вещей очень хорошо представляла себе вездесущая Лубянка, она очень быстро вычислила и накрыла утюгов-фарцовщиков. Однажды утром Коган узнал, что Шпуля арестован. И не он один — многие получили срок, кое-кто из компании уехал жить из Москвы в Подмосковье, от греха подальше. С минуты на минуту Яков ожидал ареста, именно теперь он узнал, что такое настоящий страх.

Но, к счастью, юный студент-физик еще не успел как следует проявить себя в коммерции, и по нашумевшему тогда в столице уголовному делу фарцовщиков проходил только как свидетель.

Яков Соломонович еще раз поморщился, вспоминая тот осенний вечер, когда он должен был пойти на свидание с Идой, а вместо этого вдруг на пол дороге свернул в сквер и уселся на первую попавшуюся, мокрую от дождя скамейку. Сырости и холода он тогда не почувствовал.

Молодому Когану казалось, что у него внезапно открылись глаза, мысль, подстегиваемая липким, неотвязным страхом, работала на удивление четко и все в одном направлении.

Что же он натворил в последние несколько месяцев своей жизни?!

Любовь Иды? Я вас умоляю! Разве эта надменная кукла любила его когда-нибудь? Сплошные насмешки и колкости. Да, она даже иногда, что называется, допускала Якова к телу, но и в постели, и после нее продолжала насмехаться над ним. Кроме того, не было никаких сомнений в том, что Яков был далеко не единственным ее любовником.

Именно тогда, во время размышлений на мокрой скамейке, Яков Коган впервые поморщился от неизбывного стыда, который вызывала в нем теперь вся эта история. Это чувство стыда не оставит его теперь всю оставшуюся жизнь.

И ради этой потаскухи он едва не поставил крест на блестящей карьере ученого. Ведь его могли отчислить из института.

А, собственно, почему — «могли»? Яков мгновенно похолодел от новой ужасной мысли. Ведь еще вполне могут, ведь следствие по делу фарцовщиков еще продолжается, ведь…

Коган в ужасе вскочил и зашагал по направлению к общежитию. Об Иде он в тот вечер уже не вспоминал. И больше никогда с ней не встречался. Он решил, что, для того, чтобы поправить положение у него теперь есть только один выход…

Яков Соломонович с неудовольствием посмотрел на какого-то работягу, вошедшего в вагон электрички на одной из промежуточных станций и устроившегося на несколько сидений впереди профессора. Ну, куда он едет, какие-такие у него дела вдруг появились в Москве? А, впрочем, ладно. Не может же этот человек проникнуть в его невеселые мысли. Просто, как всегда в последнее время, шалят нервы.

…На следующий день после решения, принятого на мокрой скамейке в парке, Коган появился в кабинете представителя КГБ, который курировал их институт. Где находится этот кабинет, знали в институте все, а вот внутри побывать удалось немногим. Не очень, правду сказать, и стремились.

Коган не знал, что такого особенного он ожидал увидеть в этом кабинете, но обстановка его несколько разочаровала. Содержащийся в идеальном порядке письменный стол, стул, пара кресел, шкафы с книгами и какими-то папками. Даже портрет Дзержинского, который Яков считал непременным атрибутом кабинета чекиста, отсутствовал. Навстречу ему из-за стола слегка привстал моложавый мужчина лет сорока пяти — пятидесяти. Протянул руку для рукопожатия, гостеприимно указал на одно из кресел и вопросительно посмотрел на Якова. Тот, сбиваясь и путаясь в словах, сообщил, что глубоко раскаивается во всем том, что произошло с ним за последние несколько месяцев.

Чекист с пониманием и ободряюще кивнул.

И вот, словно с разбегу ныряя в воду, Яков предложил ему, что отныне он, Коган, станет глазами и ушами чекистов в институте.

Опять же, неизвестно, какой реакции ожидал будущий профессор на эти слова, но ответ работника КГБ его удивил.

В общем и целом, он сводился к фразе «Поживем — увидим». Кроме того, чекист по-отечески пожурил его за совершенные в последнее время ошибки, посоветовал подналечь на учебу, ведь это, как ни крути, она для студента главное.

На том тогда и расстались.

Вся эта история закончилась для Когана лишь выговором в учетной карточке члена ВЛКСМ. Что называется — отделался легким испугом.

* * *

Яков Соломонович вздохнул. За окном электрички мелькали уже московские пригороды. Да, много, много раз с тех пор приходилось ему бывать и в том заветном кабинете, и в десятках ему подобных. Возможно, теперешняя его неизбывная неврастения — следствие этих постоянных визитов. Но за все в жизни нужно платить. А жизнь его, как ни крути, в общем и целом, удалась на зависть многим.

В 36 лет Коган блестяще защитил кандидатскую диссертацию и получил должность ассистента на кафедре МВТУ. К этому времени он был счастливо женат и у него росла дочь Роза.

Через несколько лет Якова пригласили, как молодого и талантливого ученого, в Объединенный Институт Ядерных Исследований, в Дубну. Первые полгода он жил в гостинице, семья осталась в Москве. Потом Коган получил служебную квартиру и перевез домочадцев в Дубну. Квартира в Москве была забронирована за ним. Жена переезд в Дубну приняла как повинность, но особенно сопротивляться не стала.