Операция «Тайфун»

Захаров ответил, но как-то без настроения.

– Ну, то, что заметили ратный труд летчиков, радует. Взаимное спасибо. Но… я сегодня, Филипп Афанасьевич, больше сотни летчиков и экипажей потерял. Причем так как сбивали их над немецкой территорией, то, скорей всего, безвозвратно. А это ведь непростые летчики! Сам понимаешь – к нам кого попало не берут.

– Я убежден, что немцам пришлось заплатить за это высокую цену. Это не считая того, что твои летчики сорвали наступление немцев на главном для них направлении.

– Ты прав, конечно. И мы сбили даже с учетом обычного преувеличения примерно столько же. Однако где-то что-то мы не доработали. Не сейчас. Еще до войны. Вот и ты, и Константин Константинович, и ваши подчиненные – командиры и красноармейцы – за год научились бить немцев. Да! Техника у вас новейшая, но бойцы ведь по сути те же самые! И вы бьете немцев. Не знаю, может, можно их бить еще лучше, но уже вторая масштабная операция с одинаковым результатом в вашу пользу. А в воздухе почему-то не так. Даже при наличии и опыта, и соответствующей матчасти. Сам знаешь, новичков у меня в армии нет. И тем более печально, но факт – вынужден считать размен один к одному удачей. Даже победой. Нет, есть и у меня летчики, у которых счет сбитых уже идет на десятки. Я говорю о результатах в среднем.

Захаров замолчал. И после небольшой паузы продолжил:

– Завтра я основными силами работаю у Рокоссовского. Нельзя ему терять темп. Истребители на прикрытие твоих войск выделю. Да и ВВС Ленинградского фронта, как мне известно, ориентированы на твое направление. Но бить танки и пехоту придется тебе.

– Ничего, Георгий Нефедович, справимся. Резерв сегодня уже развернулся и готов к бою. Еще раз спасибо тебе и твоим летчикам. До связи.

– До встречи, Филипп Афанасьевич.

30 мая 1942 г.

Южнее Ленинграда

Утро следующего дня отличалось от предыдущего. И отличалось значительно. Когда свежевыбритый и одетый в парадную гимнастерку с орденами Савельев вышел из землянки, плотный туман покрывал землю. Немцы молчали. Все успели позавтракать, когда в районе девяти часов утра туман начал рассеиваться. Точнее, он просто медленно приподнялся на несколько десятков метров, все так же плотно закрывая землю от солнца, начав проливаться на землю в виде мелкой мороси, лишь незначительно улучшив видимость.

В девять ноль-ноль противник, осознав, что сегодня придется воевать без поддержки авиации, начал артподготовку. Почти сразу немецкой артиллерии начали отвечать дивизионы артбригады резерва в тылу полка. Видимость была плохая, поэтому стреляли больше по площадям. Однако, по-видимому, у советских артиллеристов средства технической разведки были лучше, потому как огонь немцев заметно слабел. Наконец в десять часов орудия смолкли, и со стороны немцев стал слышен гул танковых моторов.

Савельев, оглядев поле боя в бинокль, проговорил:

– Видимость метров пятьсот-шестьсот. А нам больше и не нужно. Встретим фрицев на прямом.

И минуты спустя из дымки стали выползать коробки немецких танков. Бой начался.

Через два часа, когда пробивший лобовую броню последней оставшейся – командирской – «сушки» немецкий снаряд убил заряжающего и ранил командира экипажа и наводчика, Савельев понял, что час настал. Немцы, несмотря на большие потери, несмотря на довольно результативный заградительный огонь артбригады, все же ворвались на позиции кавалеристов, ставших пехотинцами, и, предоставив право их добить следовавшей за танками мотопехоте, двинулись в глубину обороны. До КП дивизии и КП Савельева им оставалось пройти метров триста.

– Ну, братцы, настал наш час! Не посрамим славы русского оружия! Штаб! К бою! Приготовиться к круговой обороне! Без приказа не отступать!

И, пропустив пробежавших мимо него бойцов с гранатами в руках, остановил молоденького сержанта-наводчика из артбригады.

– А ты, сынок, останешься здесь. Твоя задача – сделать так, чтобы даже наша смерть послужила Родине. Когда немцы возьмут позицию, вызовешь огонь на нас. А сам уж – как повезет. Понял?

– Есть, товарищ полковник, вызвать огонь на себя!

– Вот и хорошо! И… передай артиллеристам бригады мою личную благодарность – стреляли они хорошо. Надеюсь, что наши позиции станут последними метрами немецкого наступления.

После этого он направился к своей боевой машине. Нужно было убедиться в ее состоянии. Когда он добрался до капонира, раненых уже унесли, а тело заряжающего лежало неподалеку, накрытое брезентом. Самоходка была исправна, как доложил последний член экипажа – механик-водитель, указав на отверстие в лобовом листе.

– Снаряд был бронебойный. Экипаж осколками брони посекло. Дмитрия, заряжающего, насмерть. Остальных ранило. Орудие не пострадало.

– Ну что, Фомич! Приходилось с орудием дело иметь? – надевая танковый шлем, поинтересовался Савельев.

– Маленько приходилось. Снаряды подавал.