Операция «Тайфун»

– Думаю, всем теперь понятно, что дальше Вязьмы нам не уйти. Ставкой мне и товарищу Рокоссовскому поставлена задача максимально сковать силы противника в районе Вязьмы и таким образом дать возможность нашим войскам занять оборонительные позиции по линии Волоколамск – Можайск. И в русле выполнения приказа Ставки вам необходимо выполнить следующее. Начштаба 16-й Армии товарищу Малинину передайте все данные по вашим дивизиям и приданным частям. Далее, не позднее завтрашнего дня вам всем будут указаны рубежи и районы, которые должны занять ваши войска. После чего вы должны будете передать их в состав 16-й Армии, а сами прибыть со своими штабами в Вязьму. По прибытии, я думаю, это будет послезавтра, транспортными самолетами вы и ваши штабы будете переправлены в Москву. Там вам предстоит формировать новые армии из дальневосточных и вновь формируемых дивизий. Это касается всех, кроме товарища Ершакова и штаба 20-й Армии. У них будет другая задача.

На этом, в принципе, совещание закончилось, генералы по очереди подходили к столу, передавая свои записки Малинину, закурили и, разбившись по интересам, стали обсуждать наболевшие вопросы. Игнорируя при этом Рокоссовского. Который, впрочем, не расстроился и, заняв место рядом со своим начштаба, занялся анализом информации о поступающих в его распоряжение войск. А их, по первым прикидкам, получалось немало, в северной группе, как для удобства разделил отступающие войска для себя Рокоссовский относительно Минского шоссе, находилось до 120 тысяч человек. И в южной – до 80 тысяч. Вся эта масса числилась в составе тридцати семи дивизий, не считая артполков РГК и танковых бригад. Глядя на численность большинства этих дивизий, Рокоссовский понимал, что это просто перечисление штабов – дивизионных и полковых, а также тылов и дивизионных артполков, большей частью без матчасти. Но попадались и вполне еще крепкие дивизии. Вот их-то он и видел костяком, на который ему предстояло наращивать остатки разбитых частей.

Закончилось совещание около полуночи. Рокоссовский выключил свет, оставив включенной только настольную лампу, которую поставил на пол за свой стол. После чего подошел к окну и, приподняв и закрепив светомаскировку, открыл его, чтобы выветрить весь дым, оставшийся от двух десятков беспрерывно смолящих мужчин.

В этот момент на столе зазвонил телефон. Рокоссовский подошел, снял трубку и представился.

Цанава в это время, заняв место генерала, вдохнул свежий морозный воздух и, подождав немного, закрыл окно, опустив светомаскировку.

– Немцы под Гжатском, – кладя трубку, оповестил Рокоссовский.

– Ну, все как и должно быть.

– Прикрытие города сегодня день продержалось на Юхновском большаке. Завтра собираются дать бой в самом городе.

– Вот видишь, Константин Константинович! А ты из Вязьмы драпать собирался. Оказывается, можно ведь и упереться, выиграть время, а время – самый главный ресурс в нашей ситуации. Потому как он невосполнимый!

– Да я… Да как вы… – Рокоссовский, побледнев, начал подниматься со стула.

Цанава успокаивающе махнул рукой.

– Все! Все, Константин Константинович. Успокойся! И выслушай до конца. Просто я конкретно тебя знаю лучше, чем ты сам себя. Это ведь я настоял, чтобы приказ 4 октября тебе пришел письменный. Почему? Потому что знал, что устный о передаче армии ты откажешься выполнять. А пока тебе его повторят, сутки времени потеряем. Прибыл бы ты в Вязьму вечером шестого, а товарищ Никитин тебе доложил бы: так и так, войск нету, оборонять город некому. А тут еще немцы в сумерках на окраины города выкатились бы. И пожал бы ты плечами, вроде того, что делать нечего, надо драпать, в смысле отступать. И рванул бы со штабом в сторону старинного русского города Можайска. Поэтому я сделал так, чтобы ты приехал сюда не шестого, а пятого. И, как ты знаешь, своей властью войска отправил туда, куда и нужно было отправить. А все почему, Константин Константинович?

Потому что у будущего Маршала Победы не должно быть в биографии таких темных пятен. Порочащих честь советского маршала. Вот от этого пятна я тебя и уберег. Ну, а дальше все в твоих силах! Ты ведь и правда лучший генерал на этом участке фронта. Так что действуй! А я буду тебе помогать. Оба будем работать на нашу общую Победу.

Рокоссовский сидел на стуле, опустив голову. Не то чтобы он признался в том, чего на самом деле не было, просто, взвесив слова комиссара и вспомнив свои чувства, которые одолевали его на подъезде к Вязьме, он в душе вынужден был признать, что такая подленькая мысль мелькала в его голове. И осознание правоты комиссара его угнетало. Но последние слова Цанавы придали ему уверенности. Не все потеряно. Ему доверяют. И доверяют в действительно катастрофическом положении. А это дорогого стоит. Но и спрос в случае неудачи будет соответствующим.

Он поднял голову, голос его звучал глухо, но твердо:

– Я сделаю все возможное и невозможное, чтобы стать гитлеровцам костью в горле.