Операция «Тень»

— «Волчье логово» Карла Функа — в центре гор… Вот если бы оно находилось где-нибудь поблизости от моря, другое дело. — Он, должно быть, вспоминал при этом родные норвежские фиорды и затаенно улыбался. — Мы подошли бы с моря… — Рангвальд говорил что-то еще, но Франсуа Легран уже не слушал его — у него появилась идея, над которой следовало основательно подумать. Черт возьми, как это не пришло ему в голову сразу: если нет подступов по морю и трудны подходы по суше и с воздуха, то по крайней мере теоретически остается еще одна возможность — пробраться к Шольцу под землей. После обстоятельного обсуждения именно этот вариант был признан наиболее перспективным. Отсюда, от обсерватории, во главе которой уже много лет стоял профессор-астроном Легран, отец инженера Франсуа Леграна, и следовало начать поиски путей-дорог, ведущих к запретной зоне на той стороне границы, к району стартовых площадок с установками «М-1». В варианте, который предложил Франсуа, не было ничего нереального, фантастического. Каждому геологу хорошо известно, что предгорье по обеим сторонам Пиренейского хребта изобилует провалами в земной коре, пещерами и пропастями, многие из которых приобрели большую славу — в одних открыты настенные рисунки, сделанные рукой древнейшего человека, в других обнаружены подземные сады сталактитов и сталагмитов, свисающих с потолка или высоко поднимающихся с неровного пола. В местности от Средиземного моря на юге до Бискайского залива на севере открыто великое множество глубочайших пропастей, таких, как Пьерр-Сон-Мартен, Хен-Морт, Гуфр-Мартель, обширных пещер: Гаргас, Лябастид, Кажир, Сигалер, Эспаррос… Но еще большее количество их, наверное, пока что никому не ведомо. Детство Франсуа Леграна прошло в этих краях, много дней и ночей провел он под землей, удивляясь, восхищаясь, мужая в опасностях. Вот почему мысль о «подземном варианте» показалась ему ценной.

Глава двенадцатая

В доме Марины Нарежной Тимура Рахитова встречали неплохо. Дед Марины, Ефим Саулыч, увидев Тимура еще издали, кричал сильным басом:

— Эмилия! Готовься, молодой человек идет.

Ефим Саулыч начинал выводить рулады из какой-нибудь оперы, у него поднималось настроение: намечалась компания, хоть и не ахти какая, но все же, — долгую жизнь он провел на сцене, выступая в ряде театров, и к людям привык, и к шуму привык, и когда пришлось уйти на покой, ему иногда бывало не по себе от вынужденного одиночества. Многие прежние дружки забыли к нему пути-дорожки. Но была и другая причина одиночества: сын бывшего оперного артиста инженер Нарежный Семен оказался подлинным виртуозом в математике и инженерном искусстве высокого класса. Он что-то такое не то конструировал, не то строил — Ефим Саулыч определенно не знал и точной информации от сына не добивался: если уж работа у него секретная, то и незачем о ней выспрашивать. Ефим Саулыч вынужден был примириться и с желанием сына ограничить визиты в их дом людей посторонних, он понимал, что так надо и тут уж ничего не поделаешь: особый характер работы инженера Нарежного неизбежно был связан с некоторыми вполне объяснимыми неудобствами. Но от сознания необходимости вести замкнутый образ жизни старому артисту легче не было. Вот почему он всегда оживлялся при виде Тимура Рахитова: «Эмилия, готовься, молодой человек идет!» Это была команда жене-старушке накрывать на стол.