Операция «Тень»

Прозвенел колокольчик председательствующего, утих шум, сессия приступила к работе. Слово для доклада предоставлено главе правительства Советского Союза.

— Товарищи депутаты!

Шулленбург спросил переводчика, о чем собирается говорить оратор. Переводчик ответил: о разоружении.

Опять пропаганда? Шулленбург помнил сообщения газет: предложение Советского Союза о разоружении обсуждалось на Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций, о разоружении всеобщем и полном… И вот сейчас, снова, на сессии советского парламента!

Разгром Германии во Второй мировой войне Шулленбург переживал болезненно. Разумом понимал, что иначе и быть не могло, больше того, что поражение гитлеровского рейха — спасение для немецкой нации, и все же страдал, возвращение земель, в свое время силой захваченных у восточных славян, потерю Силезии, Пруссии он долго не мог принять. Разумом понимал, что так надо, что так лучше, что это и справедливо, — и все же… Вот и сейчас, слушая оратора, он размышлял о том же, что так мучило его все эти годы, и снова вынужден был прийти к прежнему выводу: послевоенное устройство Восточной Европы исторически неизбежно, не месть руководила победителями, а стремление восстановить справедливость и помешать любителям авантюр снова превратить Германию в очаг мировой войны.

Шулленбург внимательно слушал переводчика… Итак, Советский Союз готов сам и предлагает другим государствам проявить добрую волю в вопросах разоружения. А в дальнейшем добиться всеобщего и полного разоружения.

Но разве реакционные круги Запада примут эти предложения русских?! От подготовки к новой мировой войне они просто так не откажутся, хотя открыто об этом и не заявят.

Шулленбург усмехнулся: «угроза с Востока» действительно существует, и огромная, — Восток требует мира во всем мире, предлагает полностью разоружиться!

Через пару недель Шулленбург возвратился на родину. И тотчас был приглашен в Мюнхен… Встреча со Штрадером насторожила его. Оказалось, интриги и закулисные комбинации баварского «фюрера» результатов не дали, и, следовательно, остается «последнее средство» — сбросить правительство силой.

Покидая штаб-квартиру главаря заговорщиков, Шулленбург принял твердое решение — немедленно, через Эрику Келлер, предупредить тех, кто должен быть осведомлен о замыслах Штрадера и его банды, тех, кто сумеет обуздать авантюристов. Шулленбург остро почувствовал всю ответственность и тягость своего положения — требовалось подать сигнал тревоги, передать информацию, а он оказался слишком изолированным. Прежде полнейшая изолированность представлялась ему исключительно в положительном свете, она казалась ему надежной гарантией не быть раскрытым прежде времени. Теперь оказалось, что изолированность имеет и обратную сторону. И если ранее он испытывал большое удовлетворение при мысли о бессилии приставленного к нему эсэсовского оберфюрера — не мог же тот проникнуть в его мысли, по наитию разобраться в его тайнах, то теперь он, всю жизнь привыкший сдерживать свои чувства, неожиданно понял: постоянное присутствие при нем Дитца угнетает и оскорбляет его.

Вилли Лунг, адъютант военного министра, относился к генерал-полковнику со скрытой симпатией, и Шулленбург чувствовал это. Лунг чем-то импонировал ему. Однажды тот вошел в кабинет Шулленбурга и, подождав, пока вышел Дитц, тихо спросил:

— Экселенц, вы хорошо знаете, кто такой оберст Густав Дитц?

— Кажется, да. — Шулленбург поднял от бумаг на столе голову и внимательно посмотрел на Лунга. Сегодня тот почему-то нервничал.

— И вы знаете, что он вовсе не Густав Дитц, а Оскар Шванке?

— Я это предполагал, друзья прислали мне когда-то изданную брошюру о героической смерти оберфюрера Шванке, с его портретом на обложке, и я понял их предостережение.

— Но он об этом не догадывается?

— Думаю, нет.

— Экселенц, вы понимаете с какой целью к вам приставлен оберфюрер СС Шванке?

Шулленбург с подчеркнутым безразличием пожал плечами.

— Меня этот вопрос не занимает и не волнует, — спокойно произнес он.

— И у вас хватает сил терпеть возле себя этого прохвоста? — почти вскричал молодой офицер.

— Спокойнее, гауптман Лунг, — предостерегающе сказал Шулленбург. — Прежде всего — мне нечего скрывать, и Оскар Шванке возле меня лишь зря теряет время.

— Как знать! — вырвалось у Лунга.

— Затем — если я потребую убрать от меня Дитца, герр министр может неправильно понять меня. Да и чего я этим добился бы? Пожалуй, только того, что меня окружили бы людьми, прошлое которых я не знаю. А обозленная контрразведка, не теряя ни минуты, начала бы плести против меня интриги.

Лунг опустил голову.

— Вы правы, экселенц, — прошептал он. — Но будьте осторожны с этим оберстом Дитцем.

— Благодарю вас, гауптман.

Лунг как-то странно посмотрел на Шулленбурга.

— Вы всегда можете рассчитывать на меня, экселенц, — сказал он и с этими словами покинул кабинет,

После ухода офицера Шулленбург долго думал о нем.