Савинков относился к той нередкой категории политиков, которым легче умереть, чем уйти в небытие. Он был насмерть отравлен собственной значимостью и своим участием в исторических процессах. Он не мог не продолжать активную деятельность, ведь только она сохраняла его на поверхности мутного потока бесчисленных спасителей Родины от большевиков. Тем паче эта деятельность находила горячий отклик в среде многих европейских лидеров. Да и не только. К примеру, деньги Савинков получал и от фонда, организованного Генри Фордом. Поэтому он прекрасно понимал: чтобы и дальше поступали средства, нужно демонстрировать на этой ярмарке тщеславия не вчерашние заслуги, а дела сегодняшние. Это вызывало необходимость сменить тактику борьбы с большевиками. Ведь человек, прижатый к стене, опасен вдвойне.
На Лубянке все это, безусловно, учитывали. Но, получив письмо Савинкова для лидеров «Либеральных демократов», не могли скрыть удивления. Бывший охотник за царскими сановниками, бывший министр Временного правительства, бывший доброволец армии Колчака советовал всем сделать ставку на итальянский фашизм. Конечно, в то время многие русские эмигранты видели в Муссолини ту единственную силу, которая способна не допустить проникновения большевизма в Европу.
Все это так. Но случай Савинкова – особый. Дело в том, что он задолго до написания этого письма общался с Муссолини, если это можно было назвать таким громким словом. Тот смотрел на Савинкова с исключительным презрением, никаких денег на борьбу с Советами не дал, а ограничился только тем, что подписал собственную книгу. Это было очень серьезным ударом по самолюбию.
В письме сестре он обозвал дуче фигляром от политики, забыв, что еще несколько недель назад восхищался им. И вот теперь в письме руководству «Либеральных демократов» он вновь воскресил свои симпатии к Муссолини: