Операция «Цицерон», Я был Цицероном, Операция «Ультра»

Говоривший назвал имя, которое мне часто приходилось слышать. Враг проявил ко мне больше человечности, чем мои руководители. Германия означала теперь для меня смерть или тюрьму. Англия означала… нет, нет. Я дрожал с ног до головы, когда положил трубку, не сказав ни слова.

Через несколько минут снова зазвонил телефон.

– Говорит доктор Р. Вы ведь помните меня? Это был мой земляк, житель Вены. Мне никогда не приходилось разговаривать с ним, но, при встречах мы обычно здоровались.

– Слушайте, – сказал он, – слушайте внимательно. Меня уполномочили сделать вам ещё одно предложение, чтобы спасти вашу жизнь. Вы можете не бояться наказания за те поступки, которые вы совершили, исполняя служебные обязанности. Англичане знают, что вы порядочный человек и просто исполняли данные вам указания. Я могу встретиться с вами сегодня и точно передать вам предложение англичан. Я уже давно работаю у них. Итак, мы встретимся.

– Я не могу сделать этого, – ответил я. – Не говоря уж о всем прочем, существуют причины личного характера, препятствующие этому. Большая часть моей семьи находится в Германии. Кроме того, сбежать теперь, когда корабль начинает тонуть… Нет, я не могу так поступить. Неужели вы этого не понимаете?

– Конечно, я понимаю. Но что ожидает вас в будущем? Что ожидает ваших детей? У вас больше не будет такой возможности. Кроме того, когда Германия проиграет войну, вас могут привлечь к ответственности за целый ряд дел, если вы останетесь с теми, с кем вы находитесь сейчас, и это отнюдь не угроза.

– Я не могу сделать этого, доктор. Я понимаю, вы желаете мне добра. Спасибо.

Я положил трубку и побежал вниз. В вестибюле было два или три человека. Мне показалось, что они с удивлением посмотрели на меня, когда я проходил мимо них, направляясь в небольшую комнату, где помещался коммутатор гостиницы.

– Я ложусь спать и поэтому не хочу, чтобы мне звонил ещё кто-нибудь сегодня вечером, – сказал я.

Я положил десять лир на стул возле телефонистки. Она кивнула головой.

Затем я вернулся в свою комнату и уже наполовину разделся, когда вновь зазвонил телефон. Очевидно, они заплатили телефонистке больше меня.

Сначала я не хотел отвечать, но телефон продолжал звонить, и я снял, наконец, трубку. Опять был новый голос.

– Если вы поедете в Берлин, вы пропали. Подумайте, пока ещё не поздно…

Я вынул из кармана нож и перерезал телефонный провод. Зачем я это делаю? Мне не хотелось слушать их больше или я начал сомневаться в своей способности сопротивляться?

Спать я уже не мог. В два часа ночи я сошел в вестибюль и, воспользовавшись телефоном швейцара, позвонил своей жене в Анкару. Я сказал ей, чтобы она ни на минуту не выпускала из виду детей и чтобы все двери дома были накрепко закрыты, пока я не вернусь. Потом я все объясню ей.

Это было вызвано тем, что внезапно мне пришла в голову дикая мысль: вдруг кто-нибудь попытается похитить моих детей, зная, что я последую за ними? Теперь это кажется сумасшедшим предположением, но ведь то были сумасшедшие, странные времена.

На следующее утро германский курьерский самолет отправился в Берлин без меня. Вместо того чтобы вылететь в Берлин, я поехал на стамбульский вокзал, где попросил билет в спальный вагон на ночной поезд, отправлявшийся в Анкару. В кассе мне сказали, что билеты на этот поезд уже распроданы. Я заплатил в пять раз дороже и получил билет в спальный вагон. В ту же ночь я уехал из Стамбула. Это была кошмарная поездка.

Вернувшись в Анкару, я обнаружил, что о бегстве моего секретаря стало известно всем. Однако никто не знал наверняка, куда она скрылась. Я узнал правду совершенно случайно от Цицерона.

На второй день после моего приезда из Стамбула Цицерон позвонил мне. Он немедленно хотел меня видеть. Мы встретились в квартире моего друга в десять часов вечера. Ясно было, что Цицерон очень волнуется.

– Ваша секретарша у англичан, – тотчас же сказал он.

Я понимающе кивнул головой, так как был уже вполне уверен в этом. Он добавил:

– Она всё ещё в Анкаре.

И он сообщил мне адрес, где, как предполагал, находилась Элизабет. Затем он спросил:

– Что ей известно обо мне?

Я в самом деле не знал, что именно было известно ей о нем. Я мог только предполагать. И то, что предполагал, было не особенно приятным. После небольшой паузы я сказал:

– Она знает ваше условное имя… возможно, ещё что-нибудь.

Вцепившись в спинку кушетки, бледный, он во все глаза смотрел на меня:

– Вы вполне уверены, что она не взяла с собой ни одной из фотографий, которые я вам приносил?

– Вполне уверен.

Это немного успокоило Цицерона. Затем я сказал ему:

– Вам бы следовало как можно быстрее уехать из Анкары.

Он не ответил и продолжал сидеть на кушетке, бессмысленно глядя перед собой. Наконец, он встал.

– Я должен идти.