Операция «Цицерон», Я был Цицероном, Операция «Ультра»

Он стоял передо мной неподвижно. Каждая черточка его сосредоточенного лица выражала страшную тревогу. Я заметил, что он опять обкусал ногти. Трудно было узнать в нем человека, который всего несколько недель назад, вручая мне пленки, хвастался своей опасной работой, словно это была детская забава. Он получал от меня огромные деньги. Время от времени лгал мне. Теперь он казался побежденным человеком, у которого не осталось никаких надежд вывернуться из создавшегося положения. В его темных глазах застыл ужас.

– Au revoir, monsieur,[8] – сказал он.

Впервые я подал ему руку. Он слабо пожал ее. Затем быстро вышел из дома и исчез в темноте. Больше я никогда не видел его.

В течение некоторого времени я не ходил на службу. Как бы там ни было, официально я числился больным и не мог никуда поехать. Когда я рассказал послу о случившемся, не опуская при этом никаких деталей, он, как обычно, проявил сочувствие и понимание.

– Отдохните немного, – сказал он, – вам, конечно, нужен отдых. Вы выглядите очень неважно.

Я уже однажды заходил к себе в отдел. После своего возвращения в Анкару я прежде всего самым тщательным образом осмотрел свой сейф. Все было на месте. Единственное, что могла передать Элизабет англичанам, – это сведения, которые она имела, если, конечно, к тому же не скопировала каких-либо документов.

Я был сильно угнетен всем случившимся, а полное бездействие так повлияло на меня, что я и в самом деле заболел и несколько дней пролежал с повышенной температурой. Когда я встал с постели и посмотрел на себя в зеркало, мое лицо показалось мне очень изменившимся. На висках появились седые волосы.

Берлин молчал. Я доложил, что Элизабет находится у англичан, но не получил на это никакого ответа. Не было также высказано никаких мнений ни по поводу моего прерванного путешествия в Берлин, ни по поводу сообщения о моей болезни. Молчание становилось все более зловещим.

В самом деле, ведь я сам настоял на переводе Элизабет в Турцию, но не сумел ни предвидеть, ни предупредить её перехода в лагерь противника. Я полагал, что в этом заключалось мое главное преступление, хотя этим ни в коей мере не исчерпывались мои грехи.

Я находился в хороших отношениях с обоими стамбульскими дезертирами и был другом незадачливого начальника их отдела. Если собрать все это вместе, то я представал в очень невыгодном свете. Больше того, я не раз досаждал Риббентропу – он сам говорил об этом.

Но и это ещё не все. По личным, а также по политическим причинам я был на стороне фон Папена почти во всех спорах и разногласиях внутри министерства. От этого я, конечно, не выигрывал ни в глазах Кальтенбруннера, ни в глазах Риббентропа. Хуже всего было то, что я показал фон Папену документы, переданные Цицероном, тем самым намеренно нарушив приказ Кальтенбруннера.

Этим, как я полагал, исчерпывались мои грехи. В остальном же я честно из года в год выполнял свой долг. Но я понимал, что в Берлине не примут этого во внимание, и мои заслуги, несомненно, будут признаны ничтожными по сравнению с совершенным мною преступлением.

Недели через две я опять начал ходить на службу. У меня было такое ощущение, будто все подозрительно смотрят на меня. Так это было или не так, но мне представлялось, что за моей спиной все шепчутся о дезертирстве Элизабет, резко разговаривают со мной или просто избегают меня.

Однажды, когда я пришел домой, моя служанка сказала, что меня ждут два господина. Я вошел в гостиную и увидел Ганса и Фрица.

К тому времени они уже перестали выдавать себя за двух героев-летчиков, выбросившихся с парашютом после трагического воздушного боя над Черным морем. Теперь уже было известно, что они дезертиры. Окончательное подтверждение этого было получено из Берлина несколько дней назад. Как и большинство других сообщений из Берлина, оно прибыло слишком поздно.

Летчики не стали зря терять время и сразу приступили к делу.

– Мы пришли к вам по поручению англичан…

Я прервал их, попросив выйти из дома и на улице сказать мне то, что они хотели. Выйдя на улицу, один из них заговорил:

– Английское посольство поручило нам просить вас перейти на их сторону. Вам нечего их бояться. Но если вы будете так глупы, что отклоните их предложение, берегитесь.

Я не сомневался, что прямая угроза, содержавшаяся в последней фразе, вовсе не входила в их поручение. Очевидно, это они придумали от себя. Не сказав ни слова, я повернулся и пошел к себе домой.

Однажды моя жена и я присутствовали на обеде в японском посольстве. Около восьми часов меня вызвали к телефону.

Говорила наша служанка. Она просила меня немедленно придти домой. Сказав это, она тотчас же положила трубку, и я не успел спросить, в чем дело.

Сразу же я подумал о детях. Судя по её голосу, случилось что-то ужасное.

Не сказав ничего жене и хозяевам, я вскочил в свой автомобиль и поехал домой, ведя машину на головокружительной скорости.