Операция «Викинг». За строками досье

— Когда я описал Борькиного собеседника, майор достал из кармана несколько фотографий. Одна была портретом высокого типа, который говорил там с Борисом. Я хотел промолчать, но ты знаешь мое лицо. — Петр вздохнул. — Майор все понял. Этот тип явный иностранец. Его фотография была в кармане майора с Лубянки! Ты понял?

— Отстаньте от меня, — глухо сказал Зверев.

ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЕ МАЯ. ПОНЕДЕЛЬНИК

Около шести часов Сергееву позвонили из канцелярии, он спустился на третий этаж, расписался в получении двух конвертов. В них были ответы на его запросы.

Из Подольска сообщали, что Борис Александрович Нечаев выехал из командировки в пятницу семнадцатого мая. Его провожал главный инженер предприятия. Следовательно, Борис вернулся в Москву в пятницу вечером, а не в субботу днем, как он утверждает. Домой он пришел после двух часов дня, уже в субботу. В это же время вернулся в гостиницу исчезнувший рано утром Фрэнк Дональд. До девяти иностранец находился в Загорске, цель поездки остается неизвестной, можно предположить, что просто убивал время. Встреча с Нечаевым была назначена в музее, на десять часов. Дональд понимал, что может находиться под наблюдением, и, чтобы не привести контрразведку к Нечаеву, уехал из гостиницы очень рано. Где ночевал Нечаев? Возможно, у лаборантки Соколовского. Девушка живет в изолированной квартире, и он прямо с вокзала проехал к ней. На следующий день в десять он был в музее, куда обычно не ходит, встретился с Дональдом и каким-то неизвестным.

Сергеев вскрыл второй конверт, внутри оказался еще один конверт, с заграничным штемпелем. Адресат сообщал вопросы и ответы викторины, которую в Гренобле проводило рекламное агентство Монте-Карло. Агентством учитывались бюллетени с отметкой, свидетельствующей, что они опущены в ящик до двадцати двух часов пятнадцатого февраля. Продавались билеты в тот же день с шестнадцати до двадцати часов.

Сергеев отложил письмо, поднялся из-за стола, опершись ладонями на холодное оконное стекло, бездумно смотрел на площадь. Суета у дверей «Детского мира», темная людская лента всасывается подземными переходами, выходящих почему-то меньше, словно часть людей остается там, не хочет выходить. Вертятся машины вокруг памятника Дзержинскому. Какой-то «извозчик» прямо от тротуара рванулся в левый ряд, милиция не заметила, но водитель такси высунулся, что-то сказал «извозчику», наверное, ласково сказал, вежливо.

Сергеев заставил себя вернуться к столу, мундштуком трубки толкнул конверт с иностранными марками, он скользнул по полированному столу, чуть не слетел на пол. Сергеев прихлопнул его ладонью.

Вопросы и ответы полностью совпадали с показаниями Нечаева, именно это письмо ставило последнюю точку. Ричард Петерс в данном раунде получил нокаут. Если начальник русской секции опускался на пол как профессионал, то майор Сергеев получал затрещину как человек. Он ждал этой минуты, упрямо проверял версию за версией, знал, что получит удар. Не знал, как именно развеются остатки иллюзий, но уже несколько дней был убежден, что, хочешь не хочешь, придется проглотить горькую пилюлю.

Он аккуратно уложил все документы в папку для доклада, швырнул ее в сейф, громыхнув замком, запер холодный железный шкаф. Сейф не человек, ему все равно. Сергеев, посмотрев на него с завистью, отправился к начальству. Секретарша перестала стучать на машинке и улыбнулась.

— Олег Николаевич, начальник один, но просил не беспокоить.

У Сергеева не было острой необходимости видеть полковника. Желая кому-нибудь досадить, он открыл дубовую дверь, даже не заботясь, что полковник может услышать, сказал секретарше:

— Ничего, Ниночка, минутку потерпит.

Василий Васильевич перестал писать, отложил папку.

— Слушаю, Олег Николаевич.

— Я закончил, Василий Васильевич.

— Поздравляю, — без всякого энтузиазма ответил Василий Васильевич, взглянул на Сергеева, нахмурился.

— Разрешите доложить завтра, я очень устал, — сказал Сергеев резко, чуть ли не повышая голос, и обычные слова приобрели вызывающий характер.

— Отдыхайте. — Полковник не предложил сесть, но Сергеев не уходил. Он сунул в рот трубку, скрестил на груди руки.

Василий Васильевич взял папиросу, постучал мундштуком по коробке, закурил, наклонившись над столом, начал писать. Сергеев стоял не двигаясь, понимал нелепость своего поведения, мальчишескую картинность позы, но уйти не мог. Его что-то держало здесь, в массивном спокойном кабинете. Круглая, коротко стриженная голова начальника, его бугристый лоб, широкие плечи, короткопалые кисти неловко, но крепко держащие ручку и бумагу, весь он, литой, монументально уверенный, сегодня вызывал у Сергеева глухую неприязнь. Он всегда знал, как поступить, не сомневался в своей правоте.

— Олег Николаевич, я вас не задерживаю, — не поднимая головы, сказал полковник.

— Извините, до свидания. — Сергеев щелкнул каблуками и вышел.