Каждый, рождённый в Империи, неизбежно оказывался в «своём» круге. Всех детей с самого раннего детства обследовали – в том числе и на мощных ментоскопах – на предмет выявления врождённых способностей или, напротив, склонности к асоциальному поведению. К пятилетнему возрасту становилось обычно ясно, к какому Кругу следует отнести будущего гражданина. Ошибки случались редко, и в дальнейшем корректировались. Дети Серой зоны возвращались к родителям, если те также были её обитателями, дети Солнечного Круга – помещались в интернаты, во всём подобные земным. Прочие либо распределялись во Внешнем круге по военным, кадетским и прочим училищам, либо воспитывались в детских домах, мало отличавшихся от тюрем… Кроме того, существовало нечто вроде полиции нравов, которая отслеживала уже последние возможные ошибки – как в ту, так и в другую сторону.
А Император… никакого Императора, конечно же, не существовало. Это был виртуальный образ, симулякр, предназначенный для Внешних Кругов. Даже два виртуальных образа, для каждого Круга – свой.
Максим слушал неторопливую речь Высоколобого, удивление медленно уступало место возмущению. И абориген, разумеется, тут же учуял и, прервав объяснения, вежливо поинтересовался:
– А что, у вас разве мир устроен иначе?
И тут Максима прорвало. Он начал говорить, объяснять, втолковывать… О высокой Теории Воспитания, об Учителях, о тщательной, кропотливой работе над каждой дитячьей душой. О том, что человек изначально, по природе своей добр, что у каждого – есть свой Главный талант, и о том, как важно этот талант заметить и развить, и что нельзя же так, чтобы выносить приговор пятилетнему существу, которое… Абориген слушал, и вежливая улыбка играла у него на губах, а когда Максим наконец выдохся и в изнеможении откинулся на спинку качалки, заметил:
– Что ж, изящно. Очень красивая теория. Но, к сожалению, абсолютно не реализуемая на практике. Видите ли, человек по своей природе вовсе не добр. В каждом из нас сидит волосатая обезьяна – хитрая, жадная и, простите уж, – до одури самовлюблённая. В ком-то эта обезьяна по счастливой игре генов спит, в ком-то – лишь дремлет и иногда просыпается. В ком-то может быть усыплена воспитанием. А в ком-то нет. Вы говорите – талант? Что ж, вот вам талант прирождённого убийцы… Ну, не морщитесь, право слово, не хотите – убийцы, назовём возвышенно, воителя. Талант насильника, растлителя, шлюхи? Талант к какому-либо занятию, которому уже нет места в социуме, вроде изготовления наконечников для стрел? А то и вовсе – никакого? Вы не можете себе представить человека совсем бесталанного? Я – могу. Но у нас и такому человеку есть применение. Он пополняет безликую армию работников. Если угодно – рабов. Так что, мир не может быть построен так, как вы мне сейчас рассказали, – подытожил Высоколобый. – Боюсь, друг мой, вы живёте в мире, который кто-то придумал – до вас и без вас, – а вы не догадываетесь об этом… А вот теперь я готов ответить на ваши вопросы.
– Их два. – Масим говорил медленно, словно нехотя. – Первый. Вы недавно забрали из Внешнего Круга, из лагеря, бойца по прозвищу Чёрный Дьявол. Какова его судьба?
Абориген кивнул, извлёк на свет небольшой, с ладонь, прибор. Экранчик прибора засветился, и абориген принялся тыкать в него стилом. Портативный регистратор с выходом в местный аналог БВИ, понял Максим.
– О! – наконец изрёк Высоколобый. – Очень интересно. Как раз редчайший случай поздно исправленной ошибки. Наклонности молодого человека были ошибочно оценены как агрессивные. Что ж, теперь ошибка исправлена.
– Я хочу его видеть, – хрипло произнёс Максим.
– Нет ничего проще! – воскликнул Высоколобый. – Прошу в зал.
Максим смотрел. На большом экране было море. Теплое Внутреннее море Солнечного Круга, лишённое всякой нечисти вроде охрянки, чистое как слеза. На песчаном пляже перебрасывались мячиком юноша и девушка. Юноша был высок, бронзовотел, у него были живые карие глаза, но в очертаниях носа и губ угадывалась Рада…
– А его мать? – не глядя на Высоколобого, спросил он.
– Умерла три года назад в Серой зоне, – сообщил тот, поколдовав стилом. – В личном файле запись – алкоголизм. А почему вас, собственно, это интересует?
Так тебе и скажи, подумал Максим. Обойдётесь, господа высоколобые аборигены. Сына вы у меня отняли окончательно, это ясно, но душу перед вами я изливать не намерен. Максим чувствовал, что где-то в груди закипает бессильная ярость, или яростное бессилие – бессилие мира сего – и потому, вместо того чтобы ответить, задал следующий вопрос:
– Какова моя дальнейшая судьба?