– Телефон в прихожей, – говорит Хелен. – Не стесняйся.
Даже с телефоном что-то не то. Это не его телефон. Люк набирает номер.
– Люк? – тут же отвечает Джин.
– Мама? Да, это я.
Она принимается рыдать.
– О, слава богу. Слава богу.
– Я не хотел, чтобы ты беспокоилась, – говорит Люк.
Несколько минут она рыдает в трубку.
– Мама? – осторожно спрашивает он.
Наконец она обретает дар речи:
– Слава богу, с тобой все в порядке. Где ты?
– Толком не знаю. На пути в Уэльс.
– В Уэльс? Какого черта?…
– Там есть один знахарь… Я хотел, чтобы это было сюрпризом.
– Сюрпризом?
– Вроде того. Ну…
– Ты хочешь сказать, что вообще не собирался мне звонить?
– Нет, собирался, то есть вот, звоню же. Слушай, прости меня.
– Я чуть не умерла, когда увидела, что тебя нет.
– Ну прости. Слушай, у меня все будет о'кей. Сейчас я в доме, солнечный свет сюда не проникает.
– А как твои аллергии?
– Со мной все в порядке, мам. С ними, кажется, тоже. Я взял с собой «вентолин» и адреналин. Джули знает, как сделать мне укол, если я случайно съем арахис или если еще что-нибудь случится.
Джин несколько секунд молчит.
– Мама? – произносит он. – Ты еще там?
– Стало быть, домой ты возвращаться не собираешься? – спрашивает она.
– Что? Разумеется, собираюсь!
– Ты не вернешься. Я это чувствую.
– Почему ты так говоришь?
– У меня было предчувствие, когда ушел твой отец. Ты точно такой же.
– Мам, ради бога. Я не такой, как отец, и я вернусь домой. Я просто уехал на пару дней, чтобы попробовать вылечиться. Ничего особенного.
Она вздыхает.
–
– Прости, – повторяет он.
– Удачи тебе, – говорит она странным голосом.
– Удачи… в чем?
– Во всем. В твоей жизни.
– Мама, ты что, хочешь сказать, что я
– Конечно, можешь. Это твой дом. – Она делает зловещую паузу. – Но я это видела.
– Видела что?
– Мне приснился сон. Я видела, как ты уходишь вдаль по длинной тропке, уходишь навсегда.
Сейчас Люк не в состоянии переварить подобное.
– Ради бога, мама. Не хочу этого слышать. У меня была ужасная, дерьмовая ночь, Джули со мной не разговаривает, потому что я вел себя как сволочь, я понятия не имею, где нахожусь, мне все время хотелось вернуться домой, но как я вернусь, если не знаю, где я, и все так милы со мной, так заботятся обо мне, что нельзя их подвести… А этот знахарь… Судя по рассказам, он совсем не шарлатан, и это мой единственный шанс вылечиться, я напуган на хер, но храбрюсь, и я скучаю по тебе, и…
– Пожалуйста, не матерись мне в ухо, Люк. Я так устала.
– А мне, по-твоему, каково? Я тоже устал.
– Ты, как всегда, только о себе, а? – говорит она.
– Нет, мама. Знаешь что? Мне кажется, что претензии тут – не ко мне.
Люк вешает трубку.
Он притворяется, что его показывают по ТВ. «Неплохо сработано», – говорит он вполголоса, как будто за ним наблюдает публика. Потом смеется искусственным смехом, хотя все это не смешно. Может, завтра у нее настроение будет получше. Усталая она всегда так разговаривает. Но… Какого хрена, почему она так с ним жестока? И все равно Люк хочет домой.
В прихожую входит Хелен.
– Все в порядке? – спрашивает она.
Люк замечает, что Хелен постарела. Когда он увидел ее впервые (ему было девять), она была чуть старше, чем Шарлотта сейчас. И когда жила на Уинди-Клоуз, он не замечал в ней перемен – скорее всего, потому, что они не часто виделись. Кажется, теперь в ее волосах больше седины, а у глаз больше морщинок. Но сразу бросается в глаза, как она одета. Люк впервые видит Хелен в том, что не может сойти за «юношескую» одежду – джинсы, хлопковые куртки, хипо-вые шарфики с рынка, пурпурные «док-мартенсы». Сейчас на ней кардиган, который выглядит… ну, скажем так, по-взрослому – и пять минут назад, когда она сидела в гостиной, держа в руках кружку горячего шоколада, Люк легко представил, какой она будет в старости: совсем седой, маленькой, сгорбленной и хрупкой. Ждет ли то же самое Джули, когда она станет старше? Или нужно по-настоящему прожить жизнь, чтобы выглядеть так?
– Все прекрасно, – говорит он. – Вот только мама чего-то чудит.
– В каком смысле?
– Не знаю. Она… Она думает, я никогда не вернусь домой.
– О, больше ее слушай.
– Она так меня огорчает, Хелен.
Хелен просто сочувственно улыбается, но откуда ей знать, что Люк впервые в жизни сказал о матери что-то плохое.
– Показать тебе твою комнату? – спрашивает она.
– Спасибо, – говорит Люк.
Все снова превращается в телевидение. Поднимаясь по лестнице, он может выдавить из себя лишь телереплики:
Хелен объясняет что-то про унитазный бачок.
– Чем тут пахнет? – вдруг спрашивает Люк.