Операция «Wolfsschanze»

Конечно же, помощи своему владельцу старое ружье не оказало. Более того, как потом предположил доктор Циммерман, разорвавшись при выстреле, оно могло бы стать причиной гибели почтальона, если бы сердце пожилого мужчины не разорвалось раньше. На день смерти пану Антосю, как оказалось, было больше восьмидесяти. Точнее причину смерти врач установить не смог из-за отсутствия головы потерпевшего.

Так вот… Берданка выстрелила почти сразу после того, как почтальон закончил свой маршрут, доставив в «общежитие» письмо пане Малгожате Кепскей от сына из армии. Точнее, когда пан Антось уже поравнялся с воротами проклятого фольварка.

Лучше всех произошедшее видел Войцех Гамулка. Он хотел стрельнуть у почтальона папиросу, но слегка замешкался и не успел перехватить пана Антося до отъезда. Поэтому побежал следом…

Правда, что именно увидел, толком рассказать не мог. Слишком быстро все произошло. Войцех даже окликнуть почтальона не успел, когда тот вдруг спрыгнул с велосипеда, вскинул берданку и выстрелил в сторону фольварка. Громыхнуло, словно граната шарахнула… Потом откуда-то снизу выметнулось что-то огромное… как медведь… всяко больше самого здоровенного пса. Одним движением сорвало голову с плеч пан Антося и исчезло. Рассказывая все это, Гамулка старательно дышал в сторону, поскольку до прихода полиции успел хорошенько тяпнуть бимбера[20] для успокоения нервов. Так что показания его к делу товарищ Вайда подшивать не стал, а самого свидетеля не привлек исключительно потому, что доктор Циммерман мамой поклялся, что голову почтальону не отрезали, не открутили, а именно – оторвали. Чего бывший заключенный концлагеря никак не мог сделать в силу телесной изможденности.

Четвертой жертвой…

Тут Семеняк посмотрел на часы, сопоставил время и понял, что если немедля не возьмет допрос в свои руки, то вольное изложение может затянуться на несколько часов. А то и до обеда…

* * *

– Стоп, стоп, стоп! – Игорь Степанович поднял руку, останавливая поток слов. – Я понимаю, что ты хочешь как лучше, но давай поступим по-военному. Как с донесением. Помнишь, Егоза, как я тебя учил? Сперва самое важное, потом – подробности.

Партизанский псевдоним подействовал на девушку отрезвляюще, и взгляд у Баси стал более осмысленный, будто девушка наконец-то оторвалась от читаемого текста и огляделась.

– Да… Хорошо…

– Ну и славно. Тогда докладывай по существу. И начни с общего количества более-менее подтвержденных нападений упыря… скажем, за последнюю неделю.

– Если только за неделю… и подтвержденных… – начала подсчет, одновременно загибая пальцы Боженка.

Семеняк краем уха слушал девушку, а сам мысленно чесал затылок.

«Блин горелый… Чем я занимаюсь? Какой, к ядреней фене, упырь? Рассказать кому – засмеют. Скажут, окончательно сбрендил дорогой товарищ. А с другой стороны – вот же он лежит… неучтенный наукой факт».

– А тех, о ком я уже говорила, все равно считать?

– Угу… – Игорь Степанович кивнул.

«В общем-то, какая разница, скольких упырь прибил. Не воскресить. Да и милиция рогом упрется. Оно им надо – старые дела поднимать, новые заводить? А главное, как наверх докладывать? И о чем? Ведь ни один здравомыслящий человек, независимо от количества звезд на погонах и места службы, не поверит в существование упыря. В лучшем случае спишут на массовую галлюцинацию или отравление какими-то газами».

– С этим разобрались… – Семеняк хоть и пропустил большую часть фразы, но цифру девять уловил. – А теперь объясни, кто такая Ализа и почему именно она во всем виновата.

Глаза у девушки снова сделались как два блюдца, и она громко всхлипнула.

– Циммерман… Мы договаривались вместе… Я опоздала, и Ализа… не дождалась… Сама в руины полезла… Она не верила… Смеялась, что если Бога нет, то и нечисти тоже… А теперь… упыри ее убили.

– Азохен вей… – очень тихий, мягкий мужской голос неожиданно перекрыл поднявшийся было женский гам, и все моментально замолкли. – Бедная девочка…

Доктор Циммерман снял пенсне и принялся усиленно вытирать стекла полой пиджака.

– Она не хотела брать зонт… Я говорил: «Радость моя, ты же видишь, на улице дождь весь день. Промокнешь…» А она: «Ой, папа, не морочьте мне голову! Какой дождь? Это же весна!» И ушла без зонта. А разве я был не прав? Но где та молодежь, что хочет слушать родителей? Они же умнеют только когда сами постареют… Я еще подумал, Иося, и чего ты дома сидишь? Бери зонт и догоняй. Вот я и пошел… А как иначе? Вы же знаете Фимочку. Она была бы очень недовольна, что девочка может попасть под дождь, а зонт стоит дома…

– Бедняга Иосиф, – зашептались полячки. – Как бы умом не тронулся… Ведь еще и года не прошло, как швабы Фиму расстреляли… А теперь и Ализа.

– Товарищи женщины! – не выдержал новоиспеченный комендант. – Бабоньки, милые… Уйдите отсюда! Христом Богом прошу. Пожалуйста… Вы мешаете следствию. Остапчук, твою мать! Приказываю очистить территорию! Разрешаю стрелять! – А когда солдат округлил глаза, продемонстрировал ему кулак и одними губами добавил: – Я те выстрелю!