Операция «Wolfsschanze»

Корнеев начал приподниматься, но унтер-фельдфебель положил руку на сердце, как перед присягой. Мол, все в порядке, клянусь.

– Омега! Понял тебя! Три семерки… – короткая пауза и немного тише. – Удачи, парни!

– Спасибо. Конец связи.

Немец снова защелкал тумблерами, и большая часть приборов на щитке радиостанции уснула. Пот катил с него градом, словно он не в микрофон говорил, а тащил на себе вагонетку с углем. Посмотрел на Корнеева, потом на часы.

– Я все сделал, господин офицер… Согласно приказу, на всякий случай радиостанция должна все время работать на прием. Если с нами захотят связаться – замигает эта лампочка. Также сигнал будет продублирован зуммером. А плановый сеанс в шестнадцать сорок. У нас уйма времени.

– Если только твои тройки не означают «засада» или что-то в этом духе.

– Господин офицер, – Рудольф медленно достал из кармана платок и устало вытер лицо. – Поверьте, я не отказался бы от Железного креста – он дает существенную надбавку к жалованью, снижает налоги и увеличивает пенсию. Но только не на кладбище.

«Хорошо бы… – подумал Корнеев. – А то мы прям с корабля на бал, даже осмотреться толком не успели. Пара-тройка часиков тишины не помешает. Пока разберемся».

* * *

«Человек предполагает, а Господь располагает», – любил приговаривать Осип Васильченко, старшина первой роты Одесского военно-пехотного училища имени Климента Ефремовича Ворошилова, где в свое время учился Корнеев. Правда, человека, который звучит гордо, вислоусый старшина, чуть морщась, менял на курсанта, а Бога – на не менее важную должность начальника училища. К сегодняшним событиям столь высоко почитаемый им Григорий Иванович никакого отношения не имел, а вспомнилась присказка потому, что несмотря на принятые меры, злокозненная судьба, которая последний месяц, похоже, задалась целью всячески доставать разведчиков, не замешкалась и на этот раз – подсиропив очередную пакость.

– Воздух! «Рама»![23]

Команда прозвучала как раз в тот момент, когда подполковник высунулся из дота.

– Группа, внимание! – Николай сориентировался быстро. – Всем, кто в немецкой форме – курить. Остальным – шнуровать ботинки!

Команду выполнили даже быстрее, чем он успел договорить ее до конца. Опыта у разведчиков хватало. Так что летчик из кабины неторопливо ползущего в небе «фокке-вульфа» ничего тревожного увидеть не мог. Если только не разглядывает островок в бинокль или какую иную оптику. «Сто восемьдесят девятые», как правило, оснащены фотоаппаратурой, но пока еще пленку проявят…

«Рама» ползла непривычно низко, едва в полукилометре от поверхности моря. Хотя это они над вражеской территорией взбираются под потолок, чтобы не нарваться на зенитки, а здесь чего опасаться? Даже если и плывет где корабль, так летчик увидит его гораздо раньше, чем моряки заметят в небе самолет.

Первую мысль, которая пришла в голову, породили эмоции: «Все же сумел предупредить фриц!», но ее тут же отогнала вторая, более рациональная: «Ерунда. И трех минут не прошло. Как бы они успели так быстро отреагировать? Скорее всего, плановый полет. А вот ко времени сеанса связи он вполне может быть привязан. И если наблюдателю что-то не понравится, думаю, мы скоро об этом узнаем».

Напророчил. Зуммер зазвенел негромко, но требовательно.

Унтер-фельдфебель, которого Корнеев выпустил наверх впереди себя, обеспокоенно оглянулся.

– Господин офицер…

– Слышу, – проворчал подполковник. – Не глухой. Ни минуты от вас покоя нет. Помаши самолету и спускайся. Гусев! Ты тоже залезай к нам. Посторожишь фрица. А то я тут и командир, и охранник. Ни минуты личного времени.

Гитлеровец тут же сорвал с головы кепи и так старательно замахал вслед «фоккеру», словно провожал в дальнюю дорогу самого родного и близкого человека. Поглядывая при этом на люк. И как только увидел, что Корнеев освободил проход, выдрой свинтил вниз. И сразу метнулся к радиостанции.

– База! База! Омега полета один на связи.

– Кто у аппарата? – голос спрашивающего не принадлежал давешнему связисту.

– Унтер-фельдфебель Глюкман.

– Да? Ну, тогда ты должен знать, с кем разговариваешь.

– Так точно, господин корветтен-капитан. Я вас узнал.

– Хорошо, Глюкман. Тогда объясните мне, что у вас там, черт возьми, происходит?

– Виноват, господин корветтен-капитан. Я не могу этого сделать…

– Что?! – голос в динамиках и без того не тихий теперь просто загремел. – Да как ты… Да я тебя… – Тут невидимый офицер немного замешкался, видимо не смог с ходу сообразить, чем он может пригрозить штрафнику.

– Виноват, господин корветтен-капитан. Я не могу этого сделать, – спокойно повторил Рудольф, пользуясь возникшей паузой. И с удивлением отметил, что впервые в жизни не ощущает трепета в душе при разговоре со столь высоким начальством. Не зря старая германская пословица говорит: «Wes Brot ich essen, des Lied ich singen»[24]. В том смысле, что теперь у него другое начальство и на прежнее, соответственно, начхать. – Потому что на вверенном мне объекте полный порядок!

Корнеев хмыкнул и показал большой палец.

Теперь пауза тянулась немного дольше. После чего офицер заговорил гораздо спокойнее.