Операцию «Шторм» начать раньше…

Сарвари хотя и был отстранен от дел, но через верных осведомителей получил информацию: при заходе на посадку самолет, в котором возвращается Тараки, будет обстрелян зенитчиками, охраняющими аэродром. Амину же в свою очередь указали место, где залягут автоматчики, поджидавшие его машину.

Министр госбезопасности за несколько минут до появления самолета заменит все зенитные расчеты вокруг Кабула, а Амин поменяет машину и выберет для себя новый, окружной маршрут в аэропорт. На командный же пункт аэродрома поступит от Сарвари и Амина практически одинаковая команда: самолет с Генеральным секретарем сажать только после того, как и Амин, и Сарвари появятся на аэродроме

Командный пункт ответил: «Есть!», и сорок минут Ил-18 кружил над Кабулом, заставив тревожно смотреть в небо тех, кто приехал встречать главу правительства. Сарвари и Амин появились в их числе почти одновременно и, посвященные в ход покушений, забыв о самолете, начали недоуменно переглядываться, непроизвольно опуская руки в карманы. И с одной, и с другой стороны операция сорвалась. Случайность или предательство? Когда нет никаких объяснений, а события идут не так, как ожидалось, невольно все вокруг кажутся предателями, и тут надежда только на себя самого и на пистолет в кармане.

Недоуменно оглянулся на Джандада с Таруном и Тараки, когда увидел идущего к трапу Амина: почему? Те сделали вид, что не поняли учителя, а Амин уже обнимал Генерального секретаря, поздравляя с благополучным возвращением. Тараки напряг зрение, пытаясь увидеть, кто стоит в отдалении среди встречающих, и, лишь увидев Ватанджара с товарищами, немного успокоился. Прошел к небольшой трибунке, украшенной флагами и лозунгами, поздоровался со всеми, в нескольких словах рассказал о поездке на Кубу. А сомнения, беспокойство точили душу. Торопливо спустился к встречающим.

— Все здесь? — спросил, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Все, — тут же отозвался за спиной Амин, вкладывая в ответ и свой смысл.

Обойдя всех и лично убедившись, что все руководство страны находится здесь, и желая как можно быстрее отомстить за недавнее беспокойство, Тараки не сдержался и произнес перед всеми:

— У нас в партии образовалась раковая опухоль. Я обнаружил ее. Будем ее лечить.

Необходимое послесловие.

Однако вместо «лечения» Тараки объявил себе день отдыха. И только к вечеру следующего дня смогла попасть к нему «твердая четверка» — «бандой четырех» Амин назовет ее через сутки. Разговор шел об Амине, его стремлении к единоличной власти. Министрами был выдвинут новый план устранения «ученика» — отравить его во время обеда. Ждали согласия Тараки. Тот долго колебался, потом показал стоявшему ближе всех Гулябзою свои руки:

— Сынок, я всю жизнь оберегал Амина и всю жизнь за это получал по рукам. Посмотри, они уже опухли от этих ударов. А насчет Амина… Может, вы и правы.

Через несколько минут после ухода министров у Тараки раздался телефонный звонок. Звонил Амин:

— Учитель, тебе хочется слушать сплетни обо мне от других или ты все-таки примешь меня, своего заместителя?

Чуть поколебавшись, Тараки пригласил Хафизуллу к себе. И тут же вызвал начальника Гвардии майора Джандада:

— За время нашего отсутствия в стране и партии произошли некоторые отрицательные явления. Будьте более бдительны.

— Есть,

— Вызовите ко мне начальника Генерального штаба.

Пока Тараки беседовал с подполковником Якубом, Джандада по телефону вызвал Амин, не спешивший с визитом к учителю:

— Мне только что позвонил Тарун и сообщил, что тебя вызывал Тараки. О чем вы говорили? Говорили ли обо мне?

Джандад посмотрел на сидящего в приемной главного адъютанта: да, при таком недремлющем оке каждый шаг Тараки находится словно под микроскопом. И слово в слово передал разговор с Генеральным секретарем: о чем-то утаивать было бесполезно.

— Хорошо, — отозвался Амин. — Передайте трубку Таруну.

…Встреча Тараки и Амина продолжалась около двух часов. Когда после их расставания Джандад позвонил порученцу Генерального секретаря младшему лейтенанту Бабраку и спросил, что с лидерами, тот ответил:

— Тараки простил Амина.

Однако не только простил. В чем-то, даже того не поняв и не заметив, проговорился насчет опасности, угрожавшей Амину. И в восемь часов вечера 13 сентября Амин сделал упреждающий ход: объявил о раскрытии заговора против себя и смещении со всех постов «банды четырех».

Посол СССР Пузанов тут же составил крайне обеспокоенную телеграмму, подписав ее для весомости и значимости не только своей фамилией, но и подписями представителя Комитета госбезопасности Иванова, главного военного советника генерал-лейтенанта Горелова и командующего Сухопутными войсками, помогавшего в это время афганскому Генштабу разрабатывать операции против мятежников, генерала армии Павловского.

Ответ из Москвы пришел после одиннадцати часов вечера:

«Тов. Пузанову, Павловскому, Иванову, Горелову.

Срочно посетите Тараки и Амина вместе и заявите им следующее: