Опередить Господа Бога

Когда мы потом пришли, и они уже это сделали, и не было больше ни Анелевича, ни Лютека, ни Юрека Вильнера, - девушек мы нашли в соседнем подвале.

На следующий день мы уходили каналами.

Спустились все, я был последним, и одна из девушек спросила, можно ли им выйти с нами на арийскую сторону. А я ответил: нет.

Вот видишь.

Очень тебя прошу, не заставляй меня сейчас объяснять, почему я тогда сказал "нет".

- А раньше, в гетто, у тебя была возможность перейти на арийскую сторону?

- Я выходил на арийскую сторону легально, каждый день. Как рассыльный больницы, носил кровь тифозных больных для исследования на санэпидстанцию на Новогрудской.

У меня был пропуск. В гетто было тогда всего несколько пропусков: в больнице на Чистой, в Общине, а в нашей больнице только один, у меня. Те, кто служил в Общине, чиновники, ходили по разным учреждениям и ездили на извозчиках. А я шагал со своей повязкой на рукаве по улицам, в толпе людей, и все на меня и на мою повязку смотрели. С любопытством, с сочувствием, иногда с насмешкой...

Так я ходил ежедневно, к восьми утра, не один год, и ничего со мной не случилось. Никто меня не задержал, не подозвал полицейского, даже не засмеялся. Люди только смотрели. Только смотрели на меня...

- Я спросила: почему ты не остался на арийской стороне?

- Не знаю. Сейчас на такой вопрос уже не ответить.

- До войны ты был никем. Как же случилось, что спустя всего три года ты стал членом штаба ЖОБа? Одним из пяти человек, выбранных из трехсот тысяч...

- Не я вовсе там должен был быть. Там должен был быть... Впрочем, неважно. Назовем его "Адам". Перед войной закончил офицерское училище, участвовал в сентябрьской кампании, в обороне Модлина. Все знали, какой он смелый. Для меня Адам много лет был сущим божеством.

А тут идем мы с ним раз по Лешно, на улице полно народу, и вдруг какие-то эсэсовцы начали стрелять.

Толпа бросилась бежать. Он тоже.

Знаешь, до того я вообще не представлял себе, что он может чего-нибудь испугаться. А он, мой кумир, удирал.

Дело в том, что он привык всегда иметь при себе оружие: в училище, в Варшаве в сентябре, в Модлине. У врага было оружие, и у него было, вот он и был смелый. А когда получилось, что враг стрелял, а он стрелять не мог, превратился в другого человека.

Произошло это внезапно: просто в один прекрасный день, не говоря ни слова, он прекратил действовать. И когда было назначено первое заседание штаба, ему туда идти было уже незачем. Поэтому пошел я.

У него была девушка, Аня. Она попала в Павяк 1 - потом, правда, ей удалось оттуда вырваться, но когда ее забрали, он окончательно сломался. Пришел к нам, уперся руками в стол и стал говорить, что мы все равно обречены, что нас перережут, что мы молоды и должны бежать в лес, к партизанам...

1 Тюрьма в Варшаве; в период оккупации одна из главных следственных тюрем немецкой полиции безопасности.

Его выслушали не перебивая.

Когда он ушел, кто-то сказал: "Это потому, что ее забрали. Теперь ему уже незачем жить. Теперь он погибнет". Тогда это требовалось каждому: чтобы был кто-то, вокруг кого бы вертелась твоя жизнь, ради кого нужно было бы что-то делать. Пассивность означала верную смерть.

Только деятельный человек имел шансы выжить. Необходимо было чем-то заниматься, куда-то ходить.

В этой суете не было никакого смысла, потому что и так все погибали, но хотя бы человек не ждал своей очереди безучастно.

Полем моей деятельности был Умшлагплац - я должен был, с помощью наших людей из полиции, вызволять тех, в ком мы особенно нуждались. Однажды я вытащил парня с девушкой - он работал в типографии, а она была отличной связной. Вскоре оба погибли, он во время восстания, но до того успел еще напечатать один номер подпольной газеты, а она - на Умшлагплаце, но прежде еще успела эту газету разнести.

Какой в этом был смысл, ты хочешь спросить?

Никакого. Благодаря этому человек не стоял на бочке. Вот и все.

Возле Умшлагплаца помещалась амбулатория. В ней работали девушки из школы медсестер, - кстати, это было единственное учебное заведение в гетто. Люба Блюм следила, чтобы все было так, как должно быть в настоящем солидном учебном заведении: белоснежные халаты, накрахмаленные шапочки и образцовая дисциплина... Чтобы выцарапать человека с Умшлагплаца, надо было доказать немцам, что он действительно болен. Больных на "скорой помощи" отправляли домой: немцы до последней минуты поддерживали в людях уверенность, что в этих вагонах их везут на работу, а работать, как известно, могут только здоровые. Ну вот, и эти девочки из амбулатории, эти медсестры, ломали ноги людям, которых следовало спасти. Клали ногу на деревянную чурку, а другой чуркой ударяли - в своих сверкающих халатиках образцовых учениц...