Опередить Господа Бога

Восьмого мая, на Милой, он застрелил сперва ее, потом себя. Юрек Вильнер крикнул: "Погибнем вместе", Лютек Ротблат застрелил свою мать и сестру, потом уже все стали стрелять; когда мы туда продрались, живых оставалось всего несколько человек, восемьдесят покончили с собой. "Именно так и должно было случиться, - сказали нам потом. - Погиб народ, погибли его бойцы. Смерть - символ". Тебе небось тоже нравятся такие символы?

Была там с ними девушка. Рут. Она семь раз стреляла в себя, пока не попала. Очень красивая крупная девушка с персиковой кожей, но извела зазря шесть патронов.

На этом месте теперь сквер. Могилы ный холмик, камень, надпись. В хорошую погоду приходят матери с детьми или, вечером, парочки - на самом деле эта братская могила - тоже символическая, костей мы так и не собрали.

- У тебя было сорок бойцов. Вам ни разу не пришло в голову сделать то же самое?

- Ни разу. Напрасно они так поступили. Хотя это и прекрасный символ Но ради символов не стоит жертвовать жизнью. Тут у меня сомнений не было. Во всяком случае - в течение всех двадцати дней. Я мог сам съездить по морде, если кто-нибудь из моих впадал в истерику. Вообще я тогда многое мог. Потерять пять человек в схватке и не испытывать угрызений совести. Лечь спать, когда немцы долбили отверстия в стене, чтобы нас подорвать, - я просто знал, что пока нам делать нечего. А вот когда они в двенадцать пошли обедать - тут мы быстро сделали все, что было нужно, чтоб прорваться. (Я не волновался - наверно, потому, что, собственно, ничего не могло случиться. Ни чего страшнее смерти, ведь о жизни вопрос никогда не стоял, всегда только смерти. Возможно, никакой трагедии вовсе и не было. Трагедия - это когда ты волен принять какое-нибудь решение когда что-то от тебя зависит, а там все было предрешено заранее. Сейчас, в больнице, на карту ставится жизнь - и всякий раз я должен принимать решение. Сейчас я волнуюсь гораздо больше.)

И еще я кое-что мог. Мог сказать парню, который попросил у меня адрес на арийской стороне: "Еще не время. Еще рано". Сташеком его звали... "Марек, - говорил он, - ведь ТАМ есть место, куда можно пойти... " Неужели надо было ему сказать, что такого места нет? Вот я и сказал: "Еще рано... "

- Из-за стены видно было что-нибудь на арийской стороне?

- Да. Стена доходила только до второго этажа. Уже с третьего видна была ТА улица. Мы видели карусель, людей, слышали музыку и ужасно боялись, что эта музыка заглушит нас и эти люди ничего не заметят, что вообще никто на свете не заметит - нас, борьбы, погибших... Что стена такая огромная - и ничего, никакие вести о нас никогда не просочатся наружу.

Но из Лондона передали, что Сикорский 1 наградил посмертно орденом Виртути Милитари 2 Михала Клепфиша. Того парня, который на нашем чердаке заслонил собой немецкий пулемет, чтобы мы могли прорваться. Инженер, двадцати с чем-то лет. Про таких говорят: на редкость удачный мальчик.

1 Сикорский Владислав (1881 -1943) - премьер-министр польского эмигрантского правительства в 1939-1943 гг., генерал.

2 Орден за выдающиеся боевые заслуги, за отвагу, проявленную на поле боя; существует пять классов Виртути Милитари.

Благодаря ему мы отбили атаку - сразу после этого и пришли те трое с белым бантом. Парламентеры. Я стоял здесь. Вот тут, на этом месте, только ворота тогда были деревянные.

А бетонный столбик тот же, и барак, и, наверно, даже тополя те. Погоди, а почему, собственно, я всегда стоял с этой стороны? Ага, потому что с той стороны шла толпа. Вероятно, я боялся, как бы меня не прихватили.

Я был тогда рассыльным в больнице, и в этом заключалась моя работа: стоять у ворот на Умшлагплаце и выводить больных. Наши люди выискивали тех, кого нужно было спасти, а я их выводил под видом больных.

Я был беспощаден. Одна женщина умоляла, чтобы я вывел ее четырнадцатилетнюю дочь, но я мог взять только одного человека и взял Зосю, которая была нашей лучшей связной. Четыре раза ее выводил, и всякий раз ее хватали снова.

Как-то мимо меня гнали людей, у которых не было талонов на жизнь. Немцы раздали такие талоны, и тем, кто их получил, было обещано, что они останутся живы. Во всем гетто у людей тогда была одна-единственная цель: раздобыть талон. Но потом пришли и за теми, с талонами.

А еще объявили, что право на жизнь дается работникам фабрик - там нужны были швейные машинки, людям казалось, что швейные машинки спасут им жизнь, и за них платили любые деньги. Но потом пришли и за теми, с машинками.

Наконец, было объявлено, что дают хлеб. Всем, кто выразит желание ехать на работы, по три килограмма хлеба и мармелад. Послушай, детка. Ты знаешь, чем тогда в гетто был хлеб? Если не знаешь, то никогда не поймешь, почему тысячи людей могли добровольно явиться и с хлебом поехать в Треблинку. Никто до сих пор этого понять не мог.

Здесь его раздавали, на этом месте. Продолговатые румяные буханки ситного.

И знаешь что?