Мы уже подписали все необходимые бумаги… но летом 2003 года ушёл из жизни Колобов, осенью – Бонизолли, а через год какие-то мерзавцы изувечили Ди Стефано на его вилле в Кении так, что он уже не смог оправиться. Очень, очень жаль! В «Виллисах» интереснейшая драматургия, совершенно фантастическая музыка, и совсем не зря Верди, услышав её, пророчески сказал Пуччини о том, что у него всё в жизни будет в порядке, что он будет великим оперным композитором…
Драматург и мелодист
Так и случилось. За «Манон Леско», «Богемой» и «Тоской» была «Мадам Баттерфляй». Первый шаг уже к его собственному, пуччиниевскому стилю – целотонным гаммам, очень интересной интервалике и прочему. Роль мадам Баттерфляй для певицы – просто необыкновенный подарок. Но подарок безумно сложный!
Рената Скотто как-то сказала мне, что вся «Тоска» – это второй акт «Баттерфляй». Чтобы спеть её, нужно иметь и выносливость, и голову, и расчёт. Сама Скотто, по её собственному признанию, намучилась с этой партией крепко… Могла ли она себе такое представить? Спас положение её муж, очень толковый скрипач и концертмейстер оркестра «Ла Скала» – они всё выстроили как следует, это был, по словам Скотто, точный математический расчёт…
А «Девушка с Запада» и следующие оперы – это уже чистейший XX век! XX век, в котором были и Арнольд Шёнберг, и Альбан Берг, и, конечно, Рихард Штраус. Для меня «Саломея» – абсолютный шедевр, стоящий в одном ряду с «Тоской», «Баттерфляй», «Богемой», «Манон Леско». А Шёнберг, Берг и композиторы их круга, как Яначек – это совершенно новый композиторский язык, новое музыкальное мышление – дисгармония во внешне совершенно не вокальной музыке.
А Пуччини, как потомственный композитор и как настоящий итальянец, воспитанный на итальянской романтике, на итальянском бельканто, был абсолютным мелодистом и всегда мыслил очень мелодичными, очень гармоничными линиями.
Для меня как для певицы и актрисы – это очень важно! – Пуччини и непревзойдённый музыкальный драматург. Он, а не Верди, многие оперы которого откровенно слабы по части драматургии. За исключением шекспировских «Отелло» и «Фальстафа». И отчасти «Аиды», где потрясающи и тема этой эфиопской царевны, схлестнувшейся с фараоновой дочкой из-за Радамеса, да и сама по себе египетская тема с экзотическими костюмами, танцами, пирамидами и прочим. Всё это уже само по себе привлекало публику.
Но Верди и в творчестве, и в своём жизненном пути настолько огромен, что его «динозаврий» хвост, если так можно сказать, находится ещё во времени бельканто, тело – целиком в романтической эпохе, а голова, точнее, кончик носа, чуть заглянула в XX век. А его фактический преемник Пуччини – это уже переход от романтики к веризму, к «настоящему» XX веку.
Пуччини как человек и как творец был чрезвычайно восприимчив и алчен до новых впечатлений. Он всё время что-то читал, что-то слушал, был всегда в курсе всех музыкальных и даже технических новинок – вспомним, как лихачил он на едва-едва появившихся автомобилях!
Не графиня, а белошвейка
И во многом благодаря этому он сделал огромный шаг вперёд от всего того, что до него происходило в итальянской опере. Он вообще не признавал романтической ходульности со всеми этими графьями, цыганами, дожами, крестоносцами, сыновьями индейских вождей и прочими невесть откуда взявшимися персонажами, «населяющими» невероятно накрученные либретто – от них иногда просто одуреваешь. Ведь не зря все мы знаем «вечнозелёную» легенду о бутылке шампанского, якобы давным-давно замурованной в стене кабачка для любителей оперы, что рядом с La Scala – она предназначается тому, кто логично и последовательно сможет пересказать содержание оперы «Трубадур»!
Такое вряд ли возможно по отношению к операм Пуччини. Там всё и всем понятно. Там очевидна драматическая линия, точно и последовательно выстроены человеческие отношения, а музыка и драматургия неразделимы, как близнецы-братья. Всё, что хотел сказать Пуччини, и какими эмоциями наполнить тот или иной момент, читается в мелодике произносимых слов…
Вот самый простой пример. Финал первого акта «Тоски». Коварный и подлый барон Скарпиа, мечтая о «лаврах» Яго, исподволь пробуждает муки ревности в знаменитой певице Флории Тоске, намекая ей на то, что художник Марио Каварадосси, её возлюбленный, в этот момент уединился – якобы! – с совсем другой женщиной. «Dove son? Potessi coglierli, i traditori…» (в русском переводе: «Где они? Их сама уличить должна я!»). А в оркестре ответом на вопрос «где они?» звучит тема побега Анжелотти: «Fuggii pur ora da Castel Sant’Angelo» («Бежал сегодня из тюрьмы Сант-Анджело…»). Возможно ли дать зрителю лучшую подсказку?