Оперные тайны

В чём в чём, а в этом Пуччини толк знал. Но когда я думаю о нём, я вижу человека феерически талантливого, невероятно горячего внутри, фантастически жизнелюбивого, на редкость весёлого. Вспомните его «Club la Boheme» в Торре-дель-Лаго и его устав, который мы публикуем на с. 214! И главное, жаждущего новых и новых впечатлений от жизни.

Я представляю себе человека очень увлекающегося, наконец, и в творчестве многим обязанного этим своим увлечениям. Например, на рубеже XIX и XX веков возникла какая-то повальная мода на Восток. Пуччини, кстати, не раз бывал в Америке и видел там и недавно появившийся роскошный Чайна-таун, маленькие японские анклавы в том же Нью-Йорке – вместе с little Italy, и очень этой тематикой увлёкся. Мода затрагивала и стиль одежды, и манеры, и косметику, и меню, и, разумеется, женщин!

Говорят, Пуччини то ли в 1899-м, то ли в 1901 году даже был увлечён некой восточной красавицей – то ли японкой, то ли китаянкой. По слухам, она была красоты необыкновенной, белокожей, с маленькой ножкой, имела крохотные ручки с аккуратными ногтями и всегда носила ветку жасмина в волосах… Словом, была фантастически хороша! И самое главное, имела дивный, какой-то совсем необычайный – не обычную восточную раскосость! – разрез глаз. Вот и вдохновение и для «Мадам Баттерфляй», и для «Турандот». Иногда мне кажется, что во многом и Чио-Чио-Сан, и Лиу списаны именно с этой неведомой нам красавицы.

И известно точно, что после скоротечного романа с этой дамой у Пуччини началось увлечение японской темой. Он стал собирать всевозможные материалы о Японии, стал очень интересоваться всем, что связано с этой страной, и в конце концов стал собирать коллекцию японских карликовых деревьев – бонсаев.

А с другой стороны… При всём своём жизнелюбии и умении жить, при всех своих романах и успехах и «Манон Леско», и «Богема», и особенно «Мадам Баттерфляй» были вначале приняты довольно прохладно. Премьера «Мадам Баттерфляй» со знаменитой Розиной Сторкио вообще провалилась! Пришлось после советов и указаний друзей, которым он доверял, – и Джулио Рикорди, и Артуро Тосканини, – переделывать.

Ему втолковывали: ты всё-таки в Италии. Ты пишешь, между прочим, для своего народа. И тебе ли не знать, как итальянцы любят сантименты и арии, выжимающие слезу? А опера – не детектив, тут надо «подпустить» мелодрамы. Италия без какого-нибудь совсем душераздирающего «perche, perche Signore?» в конце не примет даже самый лихой, самый остро закрученный драматургически сюжет, в финале зрителю непременно надо зарыдать! И не эти ли сомнения, не эта ли боль отняли у Пуччини последние силы, не дав поставить последнюю точку в «Турандот»?

«Пушкин, до чего же ты мне надоел со своими стихами!»

У творческих людей, за некоторым исключением, в жизни всегда есть борьба с самими собой, со своим фобиями. Потому что бывают и невероятные приливы сил, и счастливые подъёмы, и вечный червь сомнения, и первый глоток воздуха после трагических падений – только так и можно творить! Но в жизни обязательно должны быть и любящая жена, и вкусные обеды, и тёплое кресло, и ласково урчащая кошка Мурка, которая и оближет, и свернётся калачиком рядом, на пуховом одеяле…

Таков был и Пуччини, заветной мечтой которого был свой, настоящий большой дом, семейное гнездо. Такое, говорил он, чтобы рядом можно было ставить мои оперы, не боясь самых смелых экспериментов, слушать на пленэре певцов и прочее. И чтобы при этом был покой, и непременно – Пуччини часто говорил о засушливой Италии! – рядом была вода, которую он обожал. Или речка. Или море. Или озеро – чтобы с лодки, именно с лодки наблюдать и рассвет, и закат, а особенно лунную дорожку. Есть даже предание, что именно во время одного из таких выездов на лодке на озеро Массачукколи – когда маэстро был, откровенно говоря, слегка навеселе! – и родился знаменитый вальс Мюзетты из «Богемы».

Да, Пуччини был успешен. Его ставили и в Европе, и в Америке. Его даже называли лучшим драматическим композитором эпохи. Но внутренне он был очень одинок. Ради того, чтобы заполучить свою будущую жену, Эльвиру Бонтури, он, что называется, пустился во все тяжкие, но… Эльвира оказалась просто обычной ревнивой итальянкой, которая закатывала ему истерики по любому поводу, лезла на стенку, сходила с ума и ревновала к каждому столбу.

Джакомо Пуччини с женой Эльвирой и падчерицей Фоской

А он, простите, заводил интрижки с 16-17-летними девчонками-итальянками, которые прислуживали в Торре-дель-Лаго. Он пропадал на три-четыре дня, уезжал куда-нибудь в глубь своей любимой Тосканы, снимая комнатку в отеле, глядя по ночам на луну и крутя мимолётные романы.

Он пытался забыться: ведь ему просто хотелось и побыть одному, и побыть с людьми, которые адекватны, которые не «достают» его ревностью, попрошайничеством и особенно разговорчиками в духе: «А чего это ты не сочиняешь ничего, нам деньги нужны!» А когда сочинял…