Оскорбленный в самых лучших своих чувствах он возвратился в имение, где несколько месяцев искал утешение в объятиях жены и тетешкая детей. Однако к весне вновь почувствовал, что он и деревенская жизнь — несовместимы. А тут и отец прислал письмо, где холодно довел до внимания, что раз Павел, как наследник — не желает принимать участие в делах семейных предприятий, то адью! Уже не маленький, может сам достать, средства на свое содержание и семьи. Граф вновь засобирался в столицу, с гениальным планом — обратиться за поддержкой к крестному, всё-таки император всероссийский, и чего он сразу не догадался к нему на поклон броситься? Обида на весь мир глаза застила, что его, такого всего из себя — не оценили. И на случай, если самодержец не примет участие в его делах, можно и к отцу под крыло. Оно не подобает конечно, человеку его положения и знаний — таким заниматься и деньги считать подобно торгашу презренному, но чем-то рано или поздно приходиться поступаться…
Осведомленный о предстоящей коронации в Москве, решил отправиться прямо туда, но из-за внезапной в России распутицы опоздал — император уже покинул город, отправившись в турне по стране. Узнав, что одним из обязательных к посещению пунктов царского двора является Урал — повеселел. И отправился в Пермский край, к отцу. Ласковый теленок двух маток сосет, пока у папеньки подвизается, а там и Павла Петровича дождется, ну не может же крестный миновать жемчужину Урала — владения Строгановых!
Александр Сергеевич сына приветил, при этом огорошив такими новостями, что дух авантюризма, задремавший в Павле от семейной жизни — вновь воспрял и распрямил крылья. А отец, с надеждой и сомнениями поглядывая на сына — рассуждал вслух:
— Чему то да научился ты в университетах же? Да и царскому семейству не последний человек. От тебя тут толку никакого сейчас не будет, вижу, что ученым мнишь себя. Вот и поезжай к императору лично, со многих заводов собирают мастеровых и знающих людей для переобучения, правда, к концу июня. А ты раньше едь, глядишь вперед всех ещё что-нибудь вызнаешь от этих потомков! И смотри у меня, языком не мели, как помелом, больше слушай! Да на ус мотай! А ещё лучше записывай!
С таким отеческим напутствием Павел отправился то ли в Оренбургскую, то ли в Уфимскую губернию — от череды переименований и преобразований ум заходил за разум. А про себя клял отца, так бездарно отдавшего Троице-Саткинский завод в чужие руки. При мысли о том, что в их бывшей вотчине эти потомки оказались — жаба душила, от упущенных возможностей. А от озвученных отцом новых требований от императора, как следует относиться к рабочим при заводам и холопам при пашнях — недоумение пополам с брезгливостью охватывало…
Прибыв в Сатку — незамедлительно был задержан казаками и людьми из тайной экспедиции, к императору его никто сразу не пустил. Вместо этого, подумать только — два дня мурыжыли, подвергнув досмотру немаленький багаж, при этом удивляясь, на кой ляд барину столько рухляди с собой возить. Быдло-с! Не понимают, что не абы куда ехал, а к царскому двору! Там, чтоб в грязь лицом не ударить — в одном наряде нельзя кряду появляться! Живо за спиной кости перемоют, обозвав Строгановых нищеёбами!
На исходе второго дня прискакал посыльный с бумагой, разрешающей графу Павлу Строганову проезд через Известковое и Айлино-Мордоское в Попадалово. На ночь срываться с места не стал, дождался утра и лишь тогда выехал в конечную точку маршрута. И за эти тридцать с небольшим верст, через горы, реку и несколько деревень — останавливали графа шесть раз, тщательно проверяя бумагу с печатью и подписью, именуемую пропуском. Недобро посматривая на проезжавших навстречу обычных крестьян, которых никто не останавливал — Павел все больше мрачнел. А уж поведение крестьян — было за гранью. Самодовольные, перед ним не склонялись, даже оглядывали его выезд из трех загруженных до верху повозок с ленцой и скукой. Глянул бы кто из его крепостных так — вмиг на конюшню, паршивца!
Заехав в село, Павел изо всех сил сдерживался, чтоб не крутить головой во все стороны, блюдя честь и достоинство дворянина. И совсем уж нечеловеческих усилий стоило ему сдержаться, заслышав переговоры двух подростков, с деловым видом кативших тачку непонятно с чем. Что больше всего потрясло графа, так это их внешний вид и одежда. Во первых, они однозначно были инородцами. Во вторых, без всякого сомнения — потомки. А их диалог нарушил последние остатки спокойствия и душевного равновесия, ввергнув в смятение.
— Зырь, Фанис, какой индюк расфуфыренный нарисовался, не сотрешь! Полюбасу с Питера!
— Не, Рашид, — авторитетно заявил его товарищ, мазнув по графу взглядом и дальше принявшийся толкать тачку. — это не наш, не русский. Нормальные люди в париках по жаре не ездят, это петух какой-нибудь гамбургский! Помогай давай, чо ты, дикарей не видел⁈