Опьяненная страстью

Желание перевернуться и прижаться к нему так близко, насколько позволяли спальные мешки, было невыносимым.

Ее мозг не выключался. Мысли кружились, как карусель. Она больше не могла держать глаза закрытыми. Ей отчаянно хотелось, чтобы Константинос проснулся и сказал что-нибудь, что угодно, лишь бы нарушить пугающую тишину. Чем дольше тянулись минуты, тем больше образов прошлого мелькало у нее перед глазами, тем больше непроницаемые темные стены смыкались над ней и тем сильнее давили глыбы льда и снега, нависающие над ними. Удары ее и без того неровного бьющегося сердца сменились на пугающе рваный ритм, дышать стало почти невозможно.

Несмотря на все усилия, Константинос так и не смог уснуть. Он просто слишком остро ощущал Лену, съежившуюся на другой стороне кровати.

Он слышал каждый ее вздох, улавливал малейшее движение тела. Только сейчас, лежа в этом ледяном склепе, он по-настоящему понял, что она имела в виду, когда говорила, что тишина здесь особенная. Ничто не проникало сквозь толстые стены. Они были только вдвоем, отгороженные от всего мира.

Внезапно ее дыхание стало поверхностным и прерывистым. Что-то было не так…

А затем послышался слабый лепет, Константинос не узнавал ее голоса, это было похоже на… песню?

— Лена?! — Встревоженный, он повернулся. — Ты в порядке?

Она не ответила, просто продолжала петь, но на этот раз более отчетливо, позволив ему разобрать слова песни, которая вообще не имела смысла.

— Отплывает большой корабль, алле-оп, алле-оп… — Она сглотнула. — Алле-оп, алле-оп… — Еще раз. — Отплывает большой корабль, алле-оп, алле-оп, в последний сентябрьский день.

Инстинктивно он расстегнул молнию на спальном мешке настолько, чтобы освободить руки, чтобы обхватить ее и прижаться. Она не сопротивлялась. Из-под верха ее спального мешка высунулась рука и обхватила его.

Он поймал ее и крепко прижал к себе, так близко, как только мог; все это время она пела еще один припев странной детской песенки.

— Лучше? — спросил он, когда пение, наконец, стихло.

Она ответила сдавленным «Спасибо». Он сжал ее руку. Она сжала в ответ.

— Всегда так?

Лена покачала головой. У нее не было приступов паники с тех пор, как она в последний раз спала в иглу. В тот раз ей удалось щелкнуть выключателем, установленным сбоку от кровати, и в комнату проникло немного света, но приступ продолжался еще пятнадцать минут. На этот раз паника ослабла в тот момент, когда Константинос произнес ее имя и обнял. Так быстро с приступами паники не удавалось справляться даже матери…

— Спасибо, — повторила Лена.

Его руки напряглись, он уткнулся лбом в капюшон ее спального мешка.

Сердце Лены бешено заколотилось, а глаза наполнились слезами. Его объятия и сила его тела, плотно прижатого к ней, заставили ее почувствовать себя женщиной, тонущей в океанский шторм, которую подняли на спасательную шлюпку и осторожно направили в спокойные воды.

— Тебе, должно быть, холодно, — прошептала она, едва сдерживая слезы.

Константинос выбрался из своего теплого кокона, чтобы утешить ее.

Приступ прошел, и теперь ее переполнили другие чувства, удары сердца отдавались этим тяжелым рваным ощущением.

— Все в порядке, — сказал грек так беспечно, будто спать на глыбе льда для него не впервой.

Не выпуская руки Константиноса, Лена перевернулась, чтобы видеть его.

— Это не нормально. Ты простудишься.

Он поднял голову. Тусклое голубое освещение придало его резким чертам еще больше контрастности. Однако в его глазах было столько тепла, столько чувства, что Лена подалась вперед и обхватила его за шею. Его кожа была холодной, Константинос действительно замерз, пока утешал ее.

Лена не хотела выпускать его из объятий. Она хотела, чтобы он забрался в ее спальный мешок и поделился своим теплом.

— Тинос, ты замерзаешь.

Сердце Константиноса сжалось, когда он услышал, как Лена назвала его. Он судорожно вдохнул.

Кого он пытался обмануть? Чем больше он боролся с этой горючей смесью эмоций и желания, тем сильнее хотел ее.

Неужели он всерьез думал, что сможет прожить с Леной Вейр, не ведя постоянной борьбы с самим собой?

В ее глазах цвета расплавленного шоколада отражалось чувство — нет, не отвращения, — в них пылал огонь желания и что-то еще… Неужели он что-то значит для нее?

Константинос притянул Лену к себе и приблизил свои губы к ее губам.

Глава 10

Нежный поцелуй Константиноса растопил последний лед, которым Лена так усердно пыталась защитить себя.

В нем не было ничего от обжигающей страсти поцелуев, которыми они обменялись прошлой ночью, но чувства, которые грек вложил в него, заставили ее сердце биться сильнее.

Константинос слегка отстранился и поцеловал ее в нос.

— У тебя нос холодный, — хрипло сказал он, — я тебя согрею.

Действуя быстро, он расстегнул оставшуюся часть своего спального мешка, затем расстегнул мешок Лены и объединил их в один.

Лена обхватила его ладони — они были холодны как лед.

— Зарывайся поглубже, — настойчиво прошептала она, прижимая ладони Тиноса к своему животу.