«Опять дурацкие вампиры!..»

Ста граммов с него хватило – он с непривычки и так валился с ног, и позеленел весь. Ну, чтобы избежать ненужного мне заражения, я сам обработал его рану спиртом из доковского флакона. Ах, да – забыл сказать, что сам я теперь в алкоголе для дезинфекции, или чего другого, не нуждался – царапины и раны, стоило только пожелать, заживали сами – как на кошке…

Ну а капрал, конечно, про всё сразу забыл.

А ещё я старательно тренировался – увеличивал свои ментальные способности. И расстояние, на которых мог бы действовать ими. Хм. Это было нетрудно.

В воскресенье настал мой час.

Вначале поработал я с удалённой охраной…

Лесли и его «землекопам» внушил я приказ: разобрать затычку, которую построили для сдерживания грунтовых вод из земляной галереи. Всем этим бедолагам я внушил, что то, что они копают и вытаскивают – нужно. Для пользы всей экспедиции.

Затем, пока они работали, и вода ещё не хлынула под пирамиду, в наш ход к усыпальнице, внушил я всем моим учёным собратьям, что они должны ещё раз, и очень тщательно, скопировать и прочесть все надписи и иероглифы, начертанные на стенах погребальной камеры. И главное – выяснить, как всё это будет выглядеть под водой. А когда вода дойдёт до потолка камеры, смело начинать… Дышать ею – это, дескать, вполне в порядке вещей при изучении нашей пирамиды. И все археологи и физики отправились туда, и все лаборанты тоже, и никто и не подумал усомниться.

И вода, разумеется, вскоре хлынула могучей Ниагарой, и стала стремительно затапливать тоннель и камеру. А поскольку эта камера должна была оказаться куда ниже уровня грунтовых вод, об этой части экспедиции я мог больше не беспокоиться.

Затем Лесли я внушил, чтобы он срочно собрал всех своих – охрану и агентов, и тех же землекопов, словом, даже интенданта, и провёл очень важный внеплановый инструктаж в связи с успешным завершением экспедиции. О важности, так сказать, неразглашения. И проводил его вплоть до моего распоряжения о прекращении этого дела.

Надю я уложил в постель с якобы мигренью, и попросту усыпил.

Убедившись, что все заняты делом, и никто не отлынивает, я двинулся через никем больше не охраняемые ворота вглубь сельвы.

Приятно было наблюдать, как лианы, хоть и медленно, но сами – отодвигались с моего пути, а папоротники пригибались к земле. Многоножки и прочая ползучая мелочь расползалась с дороги, шелестя лиственно-моховой подстилкой. Словом, как я обнаружил, я мог воздействовать на всё, что, как говорится, живо: растения, мох, насекомых. Ну, и, конечно, на всё мыслящее – с даже примитивной нервной системой. Хотя, разумеется, лучше всего я был приспособлен воздействовать на человека. А вот на камень, металл, стекло, или любой неживой объект – нет.

Через милю я добрался до уже ждавших меня морских пехотинцев из патруля, охранявшего периметр нашего лагеря. Поскольку они вряд ли были специалисты, я сам перетянул руки над уже закатанными рукавами, ввёл иглу, и выкачал по сто грамм в пластиковый стакан и с одного, и со второго. Помазал спиртом и их. Отправил дальше патрулировать, забыв обо мне, и коридоре, который тянулся, неторопливо смыкаясь, за мной, и открывался – передо мной. (Интересно – а как Моисей справлялся с водами моря?!)

Через пару часов добрался я до того места, откуда мог уверенно управлять людьми на КП. Находилось оно почти за полторы мили до базового лагеря начальства Лесли. Осмотрелся там не торопясь. Отлично – всё, как я и увидел в памяти подполковника.

Забрался я в мозг одного из операторов беспилотника. Того, что побольше – «Глобал Хока». Скажу честно: его глазами я с большим интересом и глубоким удовлетворением проследил, как эта огромная – в размахе крыльев чуть ли не больше, чем у Боинга – и начинённая под завязку здорово горючим топливом, дура, грохнулась в крутом пике прямо в барак, где Лесли всё проводил и проводил свой бесконечный инструктаж…

Оператор этот меня и не почувствовал, и так до конца и не понял – что же с его аппаратом вдруг случилось?.. У него и всех окружающих и мысли не возникло, что что-то пошло не так.

Заставить их всех пока помалкивать, игнорировать включившиеся и сразу выключенные ими же сирены и мигающие контрольные лампочки, и вести дальше обычную работу тоже было нетрудно – мне ещё нужно было добраться, так сказать, «домой», и всё там «подчистить».

Через два часа я снова оказался у ограды нашего лагеря, а сельва за моей спиной снова плотно сомкнулась, приняв первозданный девственно-непролазный облик.

А особенно подчищать и не понадобилось: все, кто был внутри пирамиды, уже оказались мертвы – никакой мозговой активности… Тех немногих раненных, выживших при падении беспилотника, что оказались в сознании, я заставил заснуть навек. Это было даже гуманно – они ведь так страдали. Их ощущения были очень… болезненны. А тех, кто лежал без сознания – я просто… выключил. Как выключают, например, лампочку. Для меня их смерть прошла так, словно я просто… Сделал положенную работу.