Опилки

Мурашки мурашками, а жизнь продолжалась. Даже опилки для отапливания закончились, что тут говорить. Пришла пора рубить берёзки, посаженные дальними родственниками (дедом в том числе), на окраине домашней территории, архивировать их аккуратными стопками. За это дельце Пашка взялся с дядькой Женей. Таявший прямо на глазах снег разворовывал кашицу из берёзовых миловидных опилок. Срезанное деревце, которое мог посадить папа, упорно не сдавалось, но своими чёрными полосками всё же коснулось земли, на которой Павлик перестал быть сюзереном. Наверно, тут навалилось и взросление на плечи мальчика с двухзначно-возрастным запасом пройденных лет. Недаром и стуки топора отзывались внутри, вызывая бунт. Папка оставил сына, покинул дом и потерял дерево. Какое интересное кредо. Он умер – и деревце не вечное.

Лучше бы она умерла вместо него.

Ну что ты, детка! Не говори так.

Пашина же красна-девица не думала ни на кого валиться, она была равнодушна ко всякого рода заботам о прогревании дома. Эта девочка голубоватым взглядом не обещала своему однокласснику показывать кое-что, она привлекла совсем иным: колоссовским стоянием около стен на переменах, милым подёргиванием губок да постукиванием ножек с немодной обувкой. Белобрысая Оксана, пахнувшая жевачками, всплывала в засыпáвших мыслях воплощением самой умной невинности. Даже когда стали известны Пашке все взрослые интимные процессы, в своих размышлениях он не рассчитывал ни на что, даже на пугачёвское взятие крепости-ручки одноклассницы, похожей на популярную поп-певицу из-за рубежа.

Ух, как неловко касаться её потной ручки в хороводе на уроке музыки…

Он ел лавровый лист, чтобы поразить её. Нормальный такой рацион. Просто рыскали тёплые детские чувства к маленькой и швейцарской в своей нейтральности девочке. Зачатки-початки. Кукурузные хлопья укрывали взрослевшую душу мальчика мягчайшей перинкой, а в остальном он всё ещё являлся, наверно, ребёнком, лёжа на лошадиной телеге и сонно глядя на кладбище и на безупречные звёздочки-акне. Но душа-то всё равно хотела будто вырваться через рот.

Интересно, а звёзды смотрят на нас днём?

переходы.mdf

Являться, а не казаться частенько бывает проблемным, если много врать. Паше плохо из-за всей прошлой лжи, хоть он её никогда не систематизирует и не вспомнит. Маленькая или большая, она помогла сэволюционировать мальчику и перейти к статусу полуподросток. Тогда-то и переход из родного дома тоже надо было совершать: слишком болтливо гнала материнская неуёмная гордыня. Выгоняла хворостиной толщиной в кулак, хотя это просто Пашкины родственники предлагали такой беззащитной и несправлявшейся матке свою помощь. Берёзовые дрова догорели, не стало на столе папкиного фото с чёрной лентой, начищенные ручишками Пашки медали родителя за интернациональные заслуги костюмно переместились в сброд самых деревенских запахов жилья номер 2 его жизни.

Его утро уже могло начинаться с того, что всё раздражало. Жизнь в этом жилище представляла собой единственно запомнившийся терминаторский плакат на ободранной стене. Технологии сюда не добрались, даже если бы и хотели. Пашка обосновался на голом полу и около бесшторных окон. Знакомься, Павел Владимирович: дом бабушки Аси. Одна из тех бабушек, которая до поры и знать не желала о своих внуках из-за межсемейных распрей. К пристанищу прилагался в меру странный и носоразбитый дядя Женя.

дядьженя. Один из тех, кто был настолько высок, что вынужден был сгибаться в дверном проходе, и кто мог рассказывать ужасы о том, как мочился кровью, потому что там что-то срослось из-за ветра.

Ну хорошо, пусть зовётся так. Бабушка Ася никогда, к слову-то, и в тихом немецком городке N не бывала, повезло только её второму сыну, Макару, который подавал больше чем надежды и мог вырваться из этого пропахшего всеми миазмами бесшторья, если б не сама его мать. Запрет – и только. Пришлось ещё одному Пашкиному дядьке потихоньку спиваться и скуриваться.