Опимия

В этот дом попадали как со стороны сада, куда вела особая дверь, так и от прохода, начинавшегося возле шатра внутри храма, слева от входившего с Новой улицы. Дом этот, построенный в древнем этрусском стиле, располагал и собственным портиком, и прихожей, ведшей прямо в атрий, в центре которого находились имплювий и алтарь пенатов, а по сторонам возвышалась колоннада, под которой открывались десять комнат, по пять с каждой стороны, служившие кухней, столовой, библиотекой, а также классными помещениями, где наставницы преподавали своим ученицам обряды и тайны их жреческого ремесла.

Из атрия по двум коридорам попадали в перистиль шириной около девяти и длиной двенадцать метров, окруженный колоннадой, поддерживавшей крышу. Посреди перистиля открывался красивый бассейн из травертина, в котором хранилась подведенная из соседней речушки Лаутулы вода. Бассейн служил весталкам для купаний и прочих надобностей[52].

С трех сторон перистиля находилось по четыре комнаты. Те, что располагались направо от входа во двор, были заняты максимой и самой старшей наставницей; левые комнаты принадлежали двум другим наставницам, а в комнатах в глубине двора жили воспитанницы.

В отличие от большинства других римских домов жилище весталок оканчивалось перистилем и не имело ни сада вне его, ни хозяйственных построек.

На верхнем этаже этого дома, в малюсеньких, скудно обставленных комнатках, спали шестеро рабов, приставленных для службы весталкам.

Как дом, использовавшийся под мельницу, так и вход из сада в атрий Весты по ночам стерегли две огромные собаки.

За восемь дней до декабрьских календ (24 ноября) того же самого года над Римом шел мелкий-мелкий дождик, так что воздух под мглистым, свинцовым небом сделался печальным и невыносимым.

Прошло почти два месяца со времени событий, о которых рассказывалось в предыдущей главе. Истекали шесть месяцев, отведенных для диктатуры Фабия Максима; он и его коллега Минуций передали командование легионами консулам Сервилию Гемину и Атилию Регулу, которые отвели армию на зимние квартиры возле Ларина, в то время как Ганнибал зимовал со своей армией в окрестностях Гереония.

В третью стражу (около девяти утра), несмотря на дождливую погоду, уже много дней стоявшую над Римом, множество матрон торопились к храму Весты, следуя туда и на плечах рабов, в носилках, которые тогда уже начинали входить в моду у самых богатых семейств, и пешком.

Одеты они были в самые тонкие и роскошные белые столы, а чтобы уберечься от непогоды, многие из них поверх белых шерстяных рубашек, одевавшихся прямо на голое тело, натянули по две белые туники – одну на другую.

Большинство же тех, что шагали пешком, закутали, защищаясь от дождя, голову и плечи в темные грубошерстные плащи с капюшоном; впрочем, некоторые из дам еще приказали рабам раскрыть над ними зонтики, потому что изнеженность женщин, их любовь к роскоши уже начинали тяготить римлян и требовали неотложного вмешательства специального закона, чтобы ограничить излишества[53].

Перед храмом уже собралась большая толпа людей, закутанных в темные тоги, пенулы, сагумы; у многих на головах были шапочки или шляпы.

Под портиком храма Весты стояли ликторы верховного понтифика и фламинов – явный признак того, что в храме совершались какие-то важные обряды.

Ликторы вместе с антеамбулонами и рабами, сопровождавшими матрон, помогали последним пробиться через толпу и пройти в храм, поскольку тот был не очень велик и не мог вместить всех желающих. Потому-то верховный понтифик распорядился, что преимуществом входа будут пользоваться женщины и самые знаменитые консуляры.

Внутри храма верховный понтифик Луций Корнелий Лентул, одетый в самые роскошные жреческие одежды, облачившись в белую, обрамленную пурпуром тогу, увенчав голову митрой с ветвью оливы, восседал на курульном кресле. Такая привилегия оказывалась только одному ему среди всех священнослужителей. В руках он держал серебряное кропило для разбрызгивания святой воды на молящихся.

Вокруг него собралась коллегия весталок, а за ними стояли коллегии фламинов, авгуров, салиев, фециалов, арвалов, эпулонов, децемвиров Сибиллиных книг. Всю эту толпу священников полукругом обступили секретари верховного понтифика, камиллы, фламины и фламинки, эдиты, тибицены и тубицены, помощники жрецов, писцы, пулларии и калаторы.

Всего было не менее трехсот служителей священных культов, и все они стояли справа от алтаря богини, который сейчас охраняла весталка Опимия.

Служба уже закончилась, и верховный понтифик окроплял собравшихся в храме святой водой. Он поднялся с курульного кресла и посреди всеобщего молчания (а в зале собралось кроме почти тысячи матрон и римских дам еще человек пятьсот патрициев, сенаторов и всадников) заговорил: