Описание Отечественной войны в 1812 году

Повсеместное недоверие к Барклаю-де-Толли и разномыслие его с Князем Багратионом омрачали виды на будущее. Сверх того, кроме двух армий, порученных начальству сих Генералов, находились еще отдельные армии и корпуса, в 17 губерниях составлялось ополчение, вся Россия готова была вооружиться. Недоставало только главного над всеми силами предводителя для направления их к одной общей идее. Необходимость в верховном вожде становилась все более и более ощутительной. Суждение о столь важном деле передано было Императором Комитету, составленному из Генерал-Фельдмаршала Графа Салтыкова, Генералов Вязмитинова, Графа Аракчеева и Балашева и Действительных Тайных Советников Князя Лопухина и Графа Кочубея. 5 Августа, в день Смоленского сражения, в 7 часов пополудни, собрались они в доме Графа Салтыкова и совещались до 10 часов с половиной. Дабы поставить Комитет в известность о положении дел, сообщены ему были донесения Главнокомандующих и разные частные письма, полученные из армии. По выслушании тех и других Комитет единогласно признал, что «недеятельность в военных операциях происходила от недостатка над всеми армиями положительной единоначальной власти, и сколь невыгодно такое раздробление, столь напротив необходимо общее ее соединение». Основывая сие заключение «на положении обстоятельств вообще и на том, что по действию разных армий на значительном пространстве они обязаны всегда соглашать свои движения и действия одна с другой, – Комитет находил необходимо нужным: 1) Назначить над всеми войсками одного общего Главнокомандующего; 2) назначение его должно быть основано на известных опытах в военном искусстве, отличных талантах, на доверии общем и на старшинстве» [239] . Потом рассуждали: кого предложить в Главнокомандующие, и называли нескольких Генералов: Беннигсена, Князя Багратиона, Тормасова и жившего давно в отставке Графа Палена, но находили, что ни один из них не соответствовал вполне тем условиям, какие требовались для занятия места верховного предводителя. Судеб исполненное имя Кутузова было произнесено последнее, но зато, едва только его выговорили, прекратились прения. Все члены Комитета признали, что один Кутузов соединял в себе качества, соделывающие его достойным великого назначения, как по старшинству, так и по заслугам. Вместе с тем положили мнением: предоставить одному Кутузову власть, постановленную Учреждением о большой действующей армии, и велеть начальникам губернских ополчений доносить ему об успехе вооружения и о местах, где уже собрано было земское войско.

Единогласное определение Комитета было не что иное, как отголосок общего мнения всего Государства о Кутузове. Он командовал тогда Петербургским Ополчением, занимался им от всей души, присутствовал при приеме ратников, вооружении и обмундировании их, делал им лично наставления и увещания. Глядя на него, когда он с важностью заседал в Казенной Палате и Комитетах Ополчения и входил во все подробности формирования бородатых воинов, можно было подумать, что он никогда не стоял на высоких ступенях почестей и славы, не бывал послом Екатерины и Павла, не предводительствовал армиями и степень начальника земского ополчения почитал целью своего самолюбия. А между тем, как простой зритель, он издалека смотрел на борьбу народов, на повсеместное отступление армий, с которыми полвека делил на ратном поле труды, славу, неудачи, все случайности переменчивого счастья на войне. Но по мере того как Наполеон подавался вперед и перед ним все уступало, взоры России устремлялись на Кутузова; его имя было у всех на языке, из глубины сердца призывали ето на защиту родины. Он получал безымянные письма, в которых изъявляли прискорбие о бездействии его. За несколько дней перед его назначением Император возвел его в Княжеское достоинство, и сия награда была вообще принята предвестницей того, что скоро откроется полководцу поприще, на котором Отечество жаждало видеть его.

8 Августа, после обеда, Государь велел Кутузову приехать на Каменный Остров и объявил ему, что назначает его в Главнокомандующие над всеми армиями и ополчениями. Кутузов, как он сам в тот вечер рассказывал в тесном кругу своих родных, «принял повеление из уст Императора с христианским смирением, как призвание свыше». «Я не оробел, – говорил он, – и с помощью Божией надеюсь успеть, но, слушая Государя, я был растроган новым назначением моим». В тот же день Князь Кутузов удостоен следующим рескриптом.