Описание Отечественной войны в 1812 году

В самом пылу своего праведного мщения не избегнули крестьяне от клеветы. Когда отвсюду Государь получал донесения о доблестях народа, вдруг прислан был в Петербург рапорт из Волоколамского уезда, что крестьяне трех помещиков взбунтовались, грабят господское имение, называют себя принадлежащими Французам. Тотчас велено Генералу Винценгероде повесить виновных. Он поручил Бенкендорфу сделать следствие, обезоружить крестьян и исполнить приговор. Бенкендорф был крайне удивлен повелением, потому что, стоя с отрядом вблизи мнимых мятежников, он был ежедневным свидетелем того, что ополчившиеся против Французов крестьяне и в помышлениях не имели измены. «Не могу взять оружие из рук тех, – отвечал он, – кому сам вручил его, не признаю бунтовщиками людей, жертвующих жизнью для защиты Веры, Царя, жен и детей; но, напротив того, изменниками должно почитать того, кто в такое священное для России время осмеливается клеветать на самых ревностных ее защитников» [374] .

В соседних с Москвой губерниях народ не хотел сначала верить вступлению неприятелей в Москву. Разглашатели об ее падении были называемы лгунами и трусами и с трудом избегали побоев. Когда удостоверились в горькой истине, Русские вещие сердца замерли, но вскоре воспрянули неизменная надежда на Бога и Государя и свойственная нашему народу неподдатчивость. Бессмертное изречение Александра: «Нет мира с врагами» – перелилось во все души. Однажды на мирской сходке столпились около старика, который, уткнув в седую бороду длинную палку, что-то толковал молодежи. Начальник одного Тверского ополченного полка, Князь Шаховской, спросил: о чем у них идут поговорки? Старик отвечал: «Да все о матушке Москве». – «Что ж вы думаете?» – «Да, вот, пока ее матушку супостаты не взяли, так думалось и то и се, а теперь думать нечего: уж хуже чему быть? И только бы батюшка наш Государь милосердный, дай Бог ему много лет царствовать, не смирился с злодеем, а то ему у нас несдобровать. Святая Русь велика, народу многое множество; укажи поголовщину, и мы все шапками замечем аль своими телами задавим супостата». Падение Москвы произвело не одно непримиримое ожесточение к врагам: оно возродило желание сильного, громкого отмщения Наполеону – покорением Парижа. Это не преувеличение, но истина, проявление которой в разных видах помнит каждый из современников. Один 70-летний дворянин, вступивший в ополчение и представленный Князю Кутузову в Тарутине, сказал ему, указывая на свою саблю, под тяжестью коей, казалось, он изнемогал: «Не сниму ее, прежде чем не побываем мы в Париже». Первые стихи, напечатанные в Петербурге по получении вести о взятии Москвы, были не излиянием скорби о напастях Отечества, но выражением чувства отмстить Наполеону в корне его могущества, Париже. Через полтора года оправдалось предвидение Русского сердца.

Восстание Русского народа представляет зрелище величественное, но еще достославнее, что нигде в губерниях, прилегавших к театру губительнейшей из войн, и в самой близи от нее не были нарушены законы. В разных местах Московской и Смоленской губерний всеземские начальства упразднились, помещиков не стало, потому что они были на службе, но учредились сами собою власти, образовалась подчиненность безусловная. Повиновались тому, в ком полагали наиболее пламенной любви к Вере и Монарху, более ненависти к чужеземному игу, грозившему России. В губерниях Псковской, Тверской, Владимирской, Рязанской, Тульской и Калужской, пределы которых три месяца были угрожаемы нашествием, все исполняли обязанности, возлагаемые на них Правительством, охотно вступали сами или отдавали детей и братьев на службу, безостановочно взносили подати хлебом, скотом, деньгами, одеждой, обувью. При удивительном единодушии, воспламенявшем все сословие, не колебалась безусловная покорность к властям. Повсюду кипела величайшая деятельность, ставили рекрут, снаряжали ополчение, формировали полки; все горело усердием, двигалось, переносилось, поспевало где было нужно, везде царствовал какой-то самодельный порядок. Фабриканты и ремесленники преимущественно занимались военными изделиями; каждый ремеслом своим способствовал общим пользам. Кузнецы и слесаря ковали оружие, портные и сапожники приготовляли одежду и обувь для воинов, седельники сбрую для конницы, плотники и столяры строили обозы для полков и дружин. Десятки тысяч подвод были в движении по губерниям. Никто не ослабевал при понесении трудов и чрезвычайных издержек. Каждый действовал по способностям и состоянию, кто советом, кто иждивением, кто оружием и жизнью; все силились преодолеть врага, но общественный порядок оставался ненарушимым, святость законов неприкосновенной. Без неволи и принуждения отправляли тяжкие повинности, ополчались за родину, переносили несчастие, как действие гнева Божия, безропотно, с христианским смирением, и великое ручательство силы Государства – покорность начальству и помещикам ни в каком случае не прерывалась.