Опиум интеллектуалов

Коммунизм входит в конфликт с христианством потому, что является безбожным и тоталитарным, но не потому, что управляет экономикой. Он желает один заниматься воспитанием молодежи. Коммунистическое государство разрешает отправлять религиозные обряды и совершать таинства, но не собирается оставаться нейтральным, оно считает религиозную веру суеверием, обреченным на исчезновение с развитием социалистического строительства. Коммунизм включает светскую иерархию в политическую борьбу: попы, священники, епископы, митрополиты приглашаются в кампанию борьбы за мир с разоблачением заговоров Ватикана.

Коммунизм не принадлежит нам, как и мы не принадлежим ни к какой церкви, чтобы подсказать выбор верующим, но он возлагает на нас обязанности, на нас, неисправимо либеральных, которые завтра будут бороться с клерикализмом, а сегодня с тоталитаризмом, а церкви становятся жертвами так же, как и научные или культурные сообщества. Мы не только боремся с жестокостью, совершенной во имя веры, которую мы не разделяем, мы разоблачаем жестокость, которая касается и нас. Государство, навязывающее ортодоксальную интерпретацию каждодневных событий, внушает нам также, что такая интерпретация должна стать всеобщей и в конце концов смыслом человеческой деятельности. Оно хочет подчинить своей лжеистине творения разума, деятельность групп. Защищая свободу проповедничества, неверующий защищает свою собственную свободу.

По сути, Запад от советского мира отличает то, что один отстраняется, а другой «политизирует» жизнь. Менее важное большинство, хотя его упоминают более охотно, – это партии. Это большинство продвигается без препятствий, оно создает в обществе атмосферу перебранок, оно смешивает смыслы общей необходимости, позорит дружбу граждан. Но его терпят, несмотря ни на что, как средство, как символ неизменных ценностей, как возможность ограничить произвол власти и обеспечить легальное выражение недовольства, символ светского характера государства и автономии разума, который творит, задает вопросы или молится.

Западные люди, особенно интеллектуалы, переживают из-за исчезновения их привычной вселенной. Разрыв и неясность поэтического языка, абстрактная живопись отгораживают поэта или художника от широкой публики, которую они с огорчением начинают презирать, изолируют от народа, для которого они в глубине души мечтают творить. Физики или математики своими высшими достижениями принадлежат к узкому сообществу, которое высвободило энергию атома, но не может освободиться от подозрительных политиков, от жадной до сенсаций прессы, от демагогов-интеллектуалов или полицейских, свободы их мнений и их «дружеских» объятий. Хозяева ядерных частиц и рабы навязчивых мыслей о шпионаже. У ученых создается ощущение, что они теряют всякий контроль над своими открытиями после того, как передают свои секреты генералам и министрам. Специалист понимает только узкую периферию знаний; современный научный разум не знает ответа на последние вопросы, как ребенок, у которого только просыпается сознание. Астроном безошибочно предсказывает затмение солнца, но ни экономист, ни социолог не знает, идет ли человечество к атомному апокалипсису или к настоящему миру. Может быть, идеология создает иллюзорное чувство единения с народом, с государственным предприятием, управляемым идеей, но не волей.

Чувство принадлежности к небольшому числу избранных, безопасность, которую дает замкнутая система, при которой вся история и наш человек находят свое место и свой смысл, гордость соединить прошлое с будущим в настоящем действии вдохновляют и поддерживают настоящего верующего, которого не отталкивает схоластика, не разочаровывают изгибы пути, того, кто сохраняет, несмотря на ежедневный макиавеллизм, чистоту своего сердца, который видит причину всего и больше не признает гуманность себе подобных вне партии.

Этот тип связи согласуется только с партиями, которые считают свою идеологию абсолютно истинной, объявляют о своем полном разрыве. Социалист или либерал, консерватор или прогрессист и не фанатичный интеллектуал знает пробелы своего знания. Он знает, чего хочет, но не знает, какими средствами и с какими соратниками этого достичь.

В эпохи разрушения, когда миллионы людей потеряли свою привычную среду, появляются фанатики, которые вдохновляют борцов за независимость или за социалистическое строительство, за преданность, дух дисциплины и жертвенность. Они восхищаются этими армиями верующих и их сумрачным величием. Эти воинствующие добродетели несут победу. Но какими будут завтра причины для победы? Без сожаления и угрызения совести оставим фанатикам превосходство фанатизма.

* * *

Чему учит нас критика фанатизма – разумной вере или скептицизму?

Мы не перестаем любить Бога, когда с помощью оружия отказываемся обращать в свою веру язычников или евреев, чтобы больше не повторять: «Вон из Церкви, ради спасения!» Перестанем ли мы желать более справедливого общества и менее жестокой общей судьбы, если откажемся преобразовать один класс, один метод действия, одну идеологическую систему?