Опиум интеллектуалов

Социалисты приняли сторону контрреволюционной полемики. Устраняя разнообразие личного статуса, из различий между людьми они оставили существовать только деньги. Аристократия потеряла политические позиции, престиж и в значительной степени экономическую основу своего общественного слоя, земельную собственность. Но под предлогом равенства буржуазия монополизировала казну государства. Одно привилегированное меньшинство заменили другим. А что получил от этого народ? Более того, социалисты стремились объединиться с контрреволюционерами в критике индивидуализма. И они тоже с ужасом описывали «джунгли», в которых отныне живут люди, потерянные среди миллионов других людей, в битвах одних против других, все одинаково подчиненные случайностям рынка, непредвиденным скачкам конъюнктуры. Пароль «организация» заменяет или добавляется к паролю «освобождение», организация, осознанная коллективизмом экономической жизни, чтобы избавить слабых от господства сильных, бедных – от эгоизма богатых, саму экономику – от анархии. Но та же диалектика, которая отмечала переход старой Франции к буржуазному обществу, в худшем виде воспроизводится в переходе от капитализма к социализму.

Устранение трестов, крупных концентраций средств производства в частных руках – любимая тема левых. Они вступаются за народ и порицают тиранов. Современная картинка представляет монополистов как сеньоров, эксплуатирующих простых смертных и противостоящих интересам народа. Решение, предлагаемое левыми партиями, состоит не в расформировании трестов, а в передаче государству неограниченного контроля над некоторыми отраслями промышленности или предприятиями. Приведем классическое возражение: национализация не ликвидирует, она часто подчеркивает негативные стороны экономического гигантизма. Технико-бюрократическая иерархия, в которую вовлечены трудящиеся, не изменяется при перемене, внесенной статусом собственности. Директора национальных заводов «Рено», а также угледобывающей промышленности Франции не менее способны внушить правительству решения, благоприятные для своих предприятий. Действительно, национализация устраняет политическое влияние, в котором упрекали промышленных магнатов, действующих в тени. Средства воздействия, которые теряют управляющие трестами, возвращаются к хозяевам государства. Ответственность последних стремится к усилению по мере того, как уменьшается ответственность владельцев средств производства. Когда государство остается демократическим, оно рискует одновременно и расширяться, и ослабевать. Когда к власти приходит та или иная команда, она восстанавливает государство и заканчивает тем, что сосредотачивает в своих руках экономическую и политическую мощь: претензии на это левые всегда предъявляли монополистам.

Современная система производства представляет собой иерархию, которую мы будем называть технобюрократией. Высший ранг здесь занимает скорее организатор, или менеджер, чем инженер, или, собственно говоря, технарь. Национализация в таком виде, в котором она реализована во Франции, Великобритании или в России, не защищает трудящегося от начальства, потребителя против монополиста. Такая национализация устраняет акционеров, членов административного совета, финансистов – тех, чье участие в собственности скорее теоретическое, чем практическое, или тех, кто при операциях с документами может влиять на судьбу предприятий. Мы не пытаемся здесь определять результат, преимущества и недостатки такой национализации, ограничимся лишь констатацией того, что в этом случае реформы левых заканчиваются изменением распределения могущества между избранными, они не возвышают бедного или слабого и не принижают богатого или сильного.