Оплаченные долги (Капризная, упрямая)

Думая только о бегстве, Силк попыталась встать. Она чувствовала себя абсолютно беззащитной. Она не могла допустить, чтобы он понял, что с ней происходит. Вполне достаточно того, что она сама вынуждена жить с этим. Киллиан обхватил ее за талию и прижал к себе: жар его тела клеймом жег ее кожу сквозь тонкий шелк ночной рубашки. Силк сопротивлялась, словно дикая кошка, отталкиваясь руками, ногами и всем телом. Киллиан только раздраженно кряхтел, выпуская из плена то ее руку, то ногу, но в конце концов ему удалось одержать верх, перекинув ногу поверх ее ляжек. Руки ее он закинул ей за голову, сжав запястья пальцами одной руки, словно наручниками.

– Хватит, Силк, – приказал он, поворачивая ее так, чтобы она вынуждена была посмотреть на него.

– Слезь с меня!

Ее охватила паника, а близость мужского тела только усилила ее.

Киллиан почувствовал ее панический страх. С другой женщиной он действовал бы иначе, но Силк требовала большего, чем просто нежность. Ей нужен был воин, мужчина, который мог бы вступить в поединок с ее демонами и одержать победу. И даже если для этого ему сначала придется сразиться с ней самой, то и это в его силах.

– Нет, я никуда не уйду. Ни сегодня, ни в другие ночи.

Гнев немного разбавил ее страх, глаза сузились, мышцы напряглись: Силк собирала силы для следующей битвы. Она так легко не сдастся!

– Я с тобой трахаться не собираюсь!

Киллиан сделал глубокий вдох, заставляя себя не злиться на брошенное ею оскорбление. Почувствовав, что может говорить ругательства, он сказал:

– А я тебя и не прошу. – Он возмущенно посмотрел на нее. – Если уж на то пошло, сейчас мне этого хочется меньше всего. Я хочу получить ответы – и ты это знаешь. Так что не притворяйся, будто я оказался здесь из-за твоего роскошного тела. Ты стонала – так громко, что я услышал из соседней квартиры. Я хочу знать, в чем дело. И ты мне это скажешь.

– Черта с два я тебе скажу!

Силк снова выгнулась: теперь она испытывала только ярость из-за его бесцеремонности. Гнев куда-то испарился.

Киллиан не обратил внимания на ее безрезультатные попытки высвободиться.

– Расскажи мне о кошмарах. Поделись ими со мной. Дай мне помочь тебе с ним бороться.

– Мне не нужна твоя помощь, – с трудом проговорила Силк, ярясь еще сильнее из-за того, с какой легкостью он с нею справился. Еще ни один мужчина не держал ее против воли. Но даже борясь с ним, она заметила, что его руки не причиняют ей боли, что он не позволяет себе никаких вольностей, а только удерживает ее на месте. В его глазах не было ни похоти, ни требования близости, которая казалась ей сейчас невыносимой.

– Лгунья.

Это слово больно кольнуло ее, и Силк замерла, борясь с внезапно охватившим ее желанием сдаться, разделить с Киллианом свои воспоминания. Но, почувствовав в себе эту потребность, она снова начала вырываться, хотя теперь панику вызывала ее собственная слабость, а не сила скрутившего ее мужчины.

Киллиан вновь усмирил ее.

– Тебе меня не победить. Я могу держать тебя так хоть всю ночь. Я никуда не уйду.

– Тогда оставайся и будь проклят. Я все равно ничего не стану тебе рассказывать.

Пусть она не может избавиться от него физически – она защитится мысленно.

– Расскажи мне про твою родную мать.

Даже если бы Киллиан закрутил последнюю веревку на дыбе, ему не удалось бы достичь большего эффекта, чем этим выбранным наугад вопросом.

Силк побледнела. У нее перехватило дыхание от боли, которую он выпустил на свободу.

– Прекрати свой психоанализ! – резко выдохнула она.

– Что она с тобой сделала?

Силк крепко сжала губы, гневно глядя на него.

– Тебя били?

Он смотрел ей в глаза, стремясь увидеть правду, которую она не хотела дать ему по доброй воле. Но она не выдала себя ни единым движением. Киллиан пытался найти другое объяснение. В его распоряжении были лишь скудные сведения из ее досье, а там о ее ранних годах не говорилось практически ничего. Выискивая новый подход, он нежно гладил ее по напряженной шее, пытаясь немного успокоить.

Силк заставила себя лежать абсолютно тихо и ждать, готовясь отразить любую попытку пробиться к ней. Если она начнет откровенничать, то, скорее всего, уже не сможет остановиться.

– Если не она, значит, какой-то мужчина, – сказал Киллиан наконец, глядя на нее все так же пристально. – Поэтому ты не позволяешь себе глубоких чувств?

– Ты тратишь время даром.

Он покачал головой.

– Нисколько. Когда я пришел сюда, ты была не просто испугана. Ты погрузилась в глубокий ужас. И я хочу знать почему.

– Думаешь, поцелуешь бо-бо, и все пройдет? – саркастически осведомилась она.

– Нет. – На этот раз ее укол не вызвал гнева, только понимание и сочувствие. – Я буду обнимать тебя, пока ты будешь кричать и рыдать, выплакивая свою муку. И мне будет дьявольски больно – потому что так же больно тебе. Я рискну вызвать твою ненависть ко мне за правду о том, что может настолько пугать такую отважную женщину, как ты. И я буду гадать, наверное, до конца моих дней – не сделал ли я ошибки, силой добившись твоих признаний.

Каждое его слово было правдой – открытой, неприкрашенной, неотвратимой.