Оплот добродетели

Не самый лучший. Среднего качества модель, из тех, которые не принято ремонтировать, хотя, судя по затертому корпусу, этот явно в ремонте бывал, и не раз. Обычно они служат куда меньше, корпус просто не успевает настолько истереться.

Разъем.

И анализатор. Задвоенный пароль. Мерцающий экран столь неровный, что очевидно, несмотря на ремонт, жить ему осталось недолго. Труди проводит над экраном ладонью, ненадолго задерживается над почти непрорисованным углом, тычет пальцем в него, будто проверяя степень натяжения поля, кивает.

И сменяет один экран на другой.

На первый взгляд отличия минимальны, те же значки, те же цвета, и мозг привычно дорисовывает остальную картинку. Вот только это ложь. Собственному восприятию тоже не стоит верить.

– Основной вам закроют, тут и думать нечего. А вот этот… он пойдет по лучу… – пальцы Труди касались экрана легко, правда, все-таки довольно медленно. Из носа ее выползла темно-красная капля, поползла по губе. Каплю Труди слизала.

А планшет протянула.

– Почему ты нам помогаешь?

– Не знаю. Может… умирать страшно. Может, это не упрямство, а обыкновенная трусость? Вдруг там, за порогом, и вправду есть кто-то? И он спросит меня, хорошей ли я была девочкой. И оправданий точно слушать не станет. Да и не умею я оправдываться. А может, мне просто интересно, чем все закончится.

Планшет оказался тяжелым. Кахрай погладил пластиковый корпус. И подарок принял.

– Не думай. Я исполнила все, о чем мы договаривались… и… многого вы не сможете. Там не дураки. Быстро обрежут. Но блог пока открыт. И зрителей у него множество…

Картинка на экранах сменилась.

Все та же чернота.

И пламенеющее солнце по левому борту. Фильтры автоматически подстроились, снижая яркость. И четкость повысили. Если приблизить картинку, видны станут что полупрозрачные хвосты радиационной короны, что тонкие хлысты протуберанцев.

Система сигналила о повреждениях, и Данияр подтвердил разрешение на малый ремонт.

Им повезло.

Выдержал корпус. Нет, дальше корабль идти способен не был, поскольку часть секций просела, а в пятом секторе случился-таки пробой, который боты сноровисто затягивали пленкой пластика. Пара часов, и пленка затвердеет, став если не равной по прочности металлу, то хотя бы достаточно крепкой, чтобы выдержать малые скорости.

Остывали большие двигатели.

Гудели малые. Разогретые, они готовы были к маневрам, но капитан молчал. Смотрел на звезду и молчал. Молчал и Таккаро, правда, руки в рот больше не тянул и от яркого светила отворачивался, заслонялся даже, будто и приглушенный этот свет причинял ему боль.

Данияр поднялся.

И понял, что ноги не держат. Вот так просто… все закончилось, радоваться надо, а ноги не держат. Со звоном упала сабля, он потянулся было поднять, да так и застыл, вцепившись в мягкий подлокотник.

– Отпустит. Погоди немного, – сказал капитан, даже не повернувшись в сторону Данияра. И тот кивнул, соглашаясь, что да, отпустит.

Надо только погодить.

Привыкнуть к мысли, что он все-таки не умер и корабль вышел куда-то… кажется, именно туда, куда и предрекал Таккаро. Вон в тени короны скрываются останки древней станции, которая давно сошла с орбиты и теперь медленно и неудержимо подползала к звезде. Еще пара сотен лет, и древний металл поплывет, не способный устоять перед жесткой энергией, а там и вовсе рухнет в огненные объятия.

Данияр все-таки дотянулся до сабли.

С саблей он чувствовал себя куда как спокойнее. Он сделал вдох. И выдох.

– Вон там, видите, Каспея, – Таккаро указал куда-то в сторону. И Данияр кивнул. Видит. Мир походил на бусину. Красивую до невозможности, но все одно бусину. У матушки имелось ожерелье из истинного жемчуга, того, который еще с Земли был. Круглые, ничем-то не примечательные на первый взгляд камушки в серебряной оправе, лишенные что сияния, что яркости, но до невозможности привлекательные.

И Данияру позволяли брать это ожерелье.

Усаживали на колени.

Рассказывали о прошлом мире, в котором…

Бусина поворачивалась, и следом за нею, будто привязанная, поворачивалась станция. Издалека она казалась донельзя хрупкой, укрытой облаками газа, словно туманом. И в нем прятались капли кораблей и катеров.

– А вон и Баххар, – теперь Таккаро указывал в другую сторону, где среди многих звезд выделялась одна. – Значит, мы вышли по старой струне.

Хорошо это?

Плохо?

Данияр понятия не имел. Он сделал шаг. И другой. И остановился. Повернулся влево, затем вправо. И сказал то, что следовало сказать капитану:

– Надо сигнал подать. И… рассказать. Обо всем. Наверное.

Он вдруг подумал, что если рассказать обо всем, то им не позволят даже приблизиться к системе, не то что стыковку не разрешат.

А если…

– Надо, – вздохнул капитан, закрыв лицо руками. – Это… наш долг.

Звезда выплюнула очередной сгусток пламени. А капитан вернулся на свое место. Поправил форму, пригладил остатки волос. И сказал:

– Временно я припишу вас к экипажу. Это мало что даст, но хотя бы право слышать самим.

Почему-то спокойствия подобное вступление не добавило.

Лотта нахмурилась.

Связи не было.