Опоенные смертью

- О бабах ни слова, - полушутя, полусерьезно пресек её перечисления рая япи Фома.

- Ни слова, - угрюмо кивнул осужденный.

Сопровождавший их воспитатель в погонах похотливо покраснел, захихикал и отвернулся.

- Неужели ради этого и стоит... - она осеклась. На неё смотрел не вор уголовник - на неё смотрел маленький загнанный, замызганный, несчастный человечек. Быть может, он никогда не видел моря, хотя чуть что - все воры раньше гоняли в Сочи на три ночи. Там их и ловили... Но почему же море? спросила она Фому.

- Размер другой.

- Ну да, - кивнул несчастный пойманный воришка, - Масштабность.

- Да нет. Другой размер строки, - Фома смотрел на Алину и говорил лишь ей, не обращая внимания на удивленных воспитателя порока и носителя его, Сравни "Илиаду" и так... стишки. Размер иной - дыхание другое. Дыхание меняется - и внутреннее время измеряется иначе. Море, как понятие, исключает суетность. Море... Лишь ты и вечность...

"Лишь ты и вечность... - повторила она про себя, но почему-то не вспомнила Лазурного берега, вспомнила пустыню, и поплыли перед глазами Египетские, уже рассыпающиеся бывшие горы за горизонтом и мелкие осколки их под ногами, ...поступь бедуина, поступь верблюда... Взгляд бедуина полный внутреннего достоинства. Словно только он знает нечто, что тебе - хилому туристу не дано. А что он знает? Что такого?.."

И пошла по комнате, не видя комнаты, и пошла по длинному узкому коридору, не видя коридора, и смотрела в туманный заснеженный просвет в конце туннеля серой узости. И вышла на свежий воздух. Шел снег. Крупные хлопья. Оглянулась - кругом дощатые бараки, побеленные снегом, - где она? В древнерусском городище? Нет. В лабиринте. В лабиринте первичных построений...

- По зоне передвигаться в одиночестве нельзя, - догнал её Фома.

- Да брось ты. Что здесь может случиться? Все так глупо, что все ничтожно. Все. Все так... Лишь шевелится, а кажется - что живет.

- Конечно. Потому что не шевелиться нельзя - снегом заметет.

- Постойте здесь, - догнал их очередной Правдухин, - я сейчас приду.

- Заметет...

- Тебе не кажется, что мы для этих, как инопланетяне, - побрел за ней Фома.

- Что-то мне последнее время кажется, что я для всех как инопланетянка, или все для меня с другой планеты. - Она отвернулась и тихо добавила, - И ты.

Но он услышал. Услышал и промолчал.

Они машинально завернули за угол, впереди белело огромное пустое пространство плаца. Никого. Все находившиеся в зоне где-то работали.

Шел снег, шел и шел. И они шли. Ступали по нежному белому снегу.

Алина вынула руки из рукавов дубленки и накинув её словно бурку, поежилась, глядя на тощую кошку, пробирающуюся по низкому подоконнику к форточке. Алина освободила руку от перчатки и, собрав снежок из ледяного пуха под ногами, поднесла ко рту.

- Брось! Сейчас же брось! Простудишься! - стукнул её по ладошке Фома, так мать ему приказывала в детстве.

Она хотела сказать ему вполне серьезно, что ей так хочется, что уже взрослая и давно... как вдруг что-то тяжелое, пышущее потом, жаром, и какой-то химией - то ли соляркой, то ли скипидаром навалилась на нее.

Заскорузлая ладонь заткнула ей рот, капюшон упал на глаза. Кто-то мощный, огромный, властный и резкий, схватив её за поясницу и спеленав накинутой дубленкой, куда-то поволок.

Мир перевернулся. Мир играл с ней в темную. Сердце то билось часто, то замирало. Она брыкалась, пыталась кричать. Но бесполезно. "Как странно здесь же зона, здесь все просматривается с башен... Здесь..." но поняла, сдавшись неожиданности, - никто не видит, потому что идет снег... Снег завис объемной шторой, снег нес зло своей тишиной.

Удар ногою в дверь. Тяжелое дыхание в ухо, скрип половиц, и нестерпимый запах мелкой прогорклой рыбы и капустных щей... Ударилась коленкой о стену и не почувствовала боли.

Почувствовала, как её легко, словно пушинку, закинули на подоконник. Хотела дернуться, чтобы разбить стекло и вывалиться наружу. Но мощная рука держала её за талию. Алина тряхнула головой, и капюшон слетел. И почувствовала, как вспотевшая её голова обдувается холодным влажным ветром.

Теперь ей было видно, - обветренная кожа щеки одутловатого лица, какой-то жуткий тип у другого окна, с искаженным зверской улыбочкой, словно надтреснутым лицом. Он пытался выставить Фому в окно, но Фома сползал, как будто мертвый.

- Что вы с ним сделали?! Что?! - закричала она, вырываясь, и крик сорвался на сип. Получив удар по голове, пригнулась, и над ней, в распахнутую форточку, выставив какое-то приспособление, похожее на рупор, орал тот, что держал ее:

- ...они у нас в заложниках! Даем вам десять минут на ответ... деньги, машину... Иначе мы прикончим москалей!.. Давай, ори, - услышала она над ухом тихий хриплый бас. И в губы вдавился узкий конец раструба.