Опоенные смертью

Вот этого Егор не ожидал. Думал, это она нарочно придумала, чтобы остаться с ним вдвоем. Но все же взял другую кисть и ждал, что дальше сделает она, какое извращенное кокетство применит, чтобы соблазнить.

Она, выдавив берлинскую глазурь на палитру рядом с белилами, макнула кисть в растворитель. Он выжидательно следил за мимикой её лица. Ничего. Она мазнула кистью краску и прикоснулась ею к лику на недописанной, отданной на растерзание картине. Но ничего от её прикосновения не изменилась.

- Нет... Я слишком уж несмело, - задумчиво произнесла она и, подражая автору недописанной картины, почесала затылок. - Надо радикально...

- Радикально. Хм, - он усмехнулся, взяв кисть, мазнул ультра оранжевую краску и нанес крупный мазок на свою "небесную ораторию", как она её назвала.

- Да, ты с ума сошел! Да это ж слишком!.. - Возмутилась так искренне, что он даже поверил, что она осталась рядом с ним, что б рисовать. "Вот это да!.. Такого ж не бывает!"

Он точно знал, что баб по жизни интересует только лишь любовь. А эта взрослая, красивая, вроде бы без патологий мадам - неужто и вправду захотела рисовать?.. С такой целью в его мастерскую пробирались только лишь дети. Он усмехнулся, вспомнив, девочку лет восьми, отчаянно желавшую стать его подмастерьем, и посмотрел на Алину, да... она сейчас была похожа на нее. А он, дурак, надеялся на что-то!.. И кончик носа у неё по-детски вздернут, если приглядеться...

И посмеявшись тайно над собою, мазнул ей, возмущенной кистью по носу.

- Ты что это себе позволяешь?! - Возмутилась она, так словно не она внезапно появилась в его мастерской, а он пришел и занял её мир тотально. Он усмехнулся и мазнул её еще. Оранжевая люминесцентная темпера весьма концептуально смотрелась на её лице.

Она в растерянности обернулась и посмотрелась в осколок старинного зеркала прибитого возле окна и с криком, - Вот ты как!.. - накинулась, махая кистью, на него.

Когда, промерзнув окончательно, в экскурсии по старому городу, мечтая, не исключая Елену, принять немного для согрева, заинтригованные тем, какое предстоит увидеть им творение, все трое - и Друид, и Елена, и Фома бесшумно поднялись по старой деревянной лестнице, и Фома тихонько приоткрыл тяжелую клеенкой дверь, они увидели такое!..

Егор и Алина как два бывалых фехтовальщика, дрались на кистях, и прыгали, как каскадеры на съемках комедии про очередных мушкетеров, по столам, по тумбам, тумбочкам и стульям. При этом перемазанные так, что ужас охватил Друида, остолбенение Фому и полное непонимание Елену, Егор и Алина, держали по бутылке вина в левых руках и с воплями азарта каждый раз отхлебывали, отмечая свою победу, - нанеся мазок на противника. И все вокруг было заляпано оранжевым, зеленым, голубым. У зрителей в глазах зарябило. А эти... двое, словно и не заметили пришедших.

- Ша! - выскочил Фома в центр мастерской и поднял руку, словно секундант на ринге.

Бойцы застыли. Оглядев каждый себя, потом противника, они захохотали, словно клоуны, тыча пальцами друг в друга.

- Я победила! Победила! - хлопала Алина в ладоши. - Ты посмотри, как я его размалевала!

- Аля... Аля! - к ней подскочил Друид, хотел схватить за беснующиеся руки, но испугался перемазаться в коктейле из темперы и масла.

- Друид, кончай разыгрывать поклонника! - Мрачно одернул его Фома, Беги, лови машину! Быстро!

- Ой, надо ж как, как весело вы там, в Москве живете, - вдруг обрела голос Елена.

- Такие женщины, не то что бы Москве, они не снились и Чикаго! - И Фома словно полено, ухватив Алину все это время так и стоявшую на стуле, за ноги, взвалил на плечо.

- А... твой тулуп! Я в краске!.. - вдруг посетила Алину трезвость.

- Что ж, значит, будет концептуальным тулупом - символом сибирского авангарда.

ГЛАВА 27.

Войдя в гостиницу так, словно все как надо - все путем, пройдя сквозь кордоны рты разевающих от удивления консьержек, вся перемазанная ярко, словно экзотическая птица свалившаяся в угрюмый сумрак из поднебесного карнавала, Алина, под конвоем Друида и Фомы, вошла в свой номер и захохотала.

Друид и Фома, переглянувшись и не сговариваясь, втолкнули её, не раздевая, под душ и, включив воду, принялись драить намыленными полотенцами её джинсы и водолазку.

Она замолчала и с удивлением смотрела на их сосредоточенные затылки сверху вниз.

Страдивари... Страдивари... шептала она, вдруг почему-то вспомнив, как хотела найти украденное творение великого мастера. Зачем?.. Быть нужной людям?.. Совершить перед смертью важное дело?.. Или просто коснуться её на прощание?.. "Да я не менее ценна, чем скрипка Страдивари!" - и озаренная пьяным откровением смотрела сверху вниз, как тактично драят её одетую в струи душа, словно в струны, два сосредоточенных музыканта.

- У нашего рода украли скрипку, - сказала она никому, - А взамен появилась я.

- Раздевайся, приказал ей Фома, когда отдраил последнее оранжевое пятно на её джинсах зубной пастой. И заметив её нерешительность, взяв под руку Друида, вышел из номера.