Читаем Опоенные смертью полностью

Опоенные смертью

— Но Фома!.. — Иногда вспыхивала она, желая сказать, что он мужчина, он сильней!.. Что в помощи нуждается не он, а она, но он этого не видит. Что сам он опьянен лишь мыслью о смертности своей, и опоен ей, как колыбельной младенец, и боится жизни, которая все равно кончится. И поэтому и ему становится все равно. И к её жизни он равнодушен, хотя и говорит, что любит. Но любит, оттого что уже привык. Привык брать. Брать её силы, энергию чтобы тратить и тратить в пустую, но с удовольствием, всю её оставшуюся жизнь. Что просит о спасении, чтоб возложить на неё ответственность за их поодиночное бессилие, но не вступать в союз взаимной поддержки, взаимного спасения, потому что ему в сути все равно, кто его тянет, кто подстрекает к деланию хоть какого-то дела. Все равно.

— А зачем тогда ты затеяла все это? — спросил он её.

— Что?

— Наше похождение в никуда.

— У меня рак… — еле выдавила она из себя.

ОСТАЛОСЬ СТО ТРИДЦАТЬ ДНЕЙ.

А… не верю я тебе, выдумываешь ты все, — махнул рукой Фома и, оторвавшись с Климовым от толпы друзей, быстро, быстро прошел мимо подъезда Климовых.

Алина почувствовала как стоит она под прокопченным небом на слабеющих в коленях ногах вселенской сиротой, но не дотянуться до звезд, не глотнуть чистого космоса, не прорваться сквозь гарь и муть. Отчаяние… остолбенение… и безжалостный взгляд на реальность… На свое собственное "я" здесь и сейчас. Спина уходящего человека. Несчастного, ещё быть может, более несчастного, чем она, потому что она понимает что происходит, а он нет. Он как заводной стремиться к собственному уничтожению, туда, где ничего нет. Где слово "никогда" заменяет хронологию поступков. Зачем он уходит так уверенно? Куда?..

— Куда это они?! — взволнованно вскрикнула Алина.

— Неужели не понимаешь, за водкой в ресторан "Петровский зал", ответила отчаявшаяся удерживать временно не пьющего мужа Елена.

— Нет! Нет! — вдруг закричала Алина, и побежала вперед, она нагнала их у входа в ресторан, отчаяние охватило её. Вспомнив о раке, произнеся о нем вслух, и увидев равнодушную реакцию его глаз, она вдруг поняла, что не может, не хочет, больше не будет зарываться в этот беспросветно равнодушный бред. Она не умрет ни пьяной, ни с умирающим алкашом на руках. Она выберется из этой помойки сумбура чувств, выйдет, и если уж сдастся смерти, такой отвратительной, пошлой смерти, то в полном одиночестве. А пока: "надо все это срочно прекратить!" Выйти из игры, но не предателем, не снимать с себя ответственности за Фому, как он постоянно делал это. "Гад! Ты меня толкаешь на то, чтобы я ответила тебе на твоем языке — ха… ну и умирай, пропадай под забором! Ну нет! Я тебе покажу, что такое настоящая дуэль, я не буду сражаться с тобою твоим же оружием!" — все вопило в ней. "Шпаги звон и звон бокалов!" — почему-то вспомнилась ей строка из песни, и она преградила собою путь Фоме в ресторанный подвальчик.

— Дай деньги, остановила она Фому, зная, что он получил сегодня за двоих — заработок за устройство выставки, оклад временных работников дома культуры, как они теперь числились по документам, иначе денег им заплатить было нельзя.

Не думая, Фома вытащил весь кошелек, она имела на него такое же право, как и он. Она схватила его и побежала вниз по подвальным ступеням. Ты куда? — удивился Фома её ярости движений.

Пить буду до упада. — И хлопнула дверью.

Оказавшись в гардеробе ресторана, растерялась, обернулась и увидела, как в маленькое надземное оконце за ней подглядывают Климов и Фома. Тогда она поговорила о ценах в ресторане и меню, классе обслуживания с гардеробщиком и, двигаясь так, чтобы её не было видно из окна, заглянула зал, продолжая обсуждать интерьер со стариком подающим пальто, и он невольно сделал несколько шагов в её сторону, от того и вышел из поля зрения наблюдающих. Вдруг она резко прервала разговор и пошла к выходу, удивленный её подозрительным поведением гардеробщик побежал было за ней, но не решившись оставлять шубы, остановился у двери мотая головой и что-то бормоча себе под нос. Все это видели Фома и Климов.

— Что ты ему сказала, что? — подбежал к ней Фома.

— Я сказала, что если он в течение трех дней продаст хоть одну бутылку, то наши ребята с ним разберутся, а чтобы он не терпел особых убытков, пришлось компенсировать, и она протянула Фоме кошелек.

Фома слушал её, чуть ли не раскрыв рот, заглянул в пустоту кошелька, в перегарный туман своего мыслительного процесса и, не выловив из него ни одной мысли, покорно поплелся за ней — домой к Климовым. Климов молчал и кряхтел по дороге. Фома только и бубнил себе под нос:

— Вот как… Эта женщина все может.

— … и если ты к тому времени, когда я приду, не вырвешь себе этот зуб, я не вернусь никогда, — Алина развернулась и вышла на лестничную клетку, за нею вышла Елена, давно потерявшая все слова.