Опоенные смертью

Кирилл прибывал не в том возрасте, чтобы как шпана кидать таксистов. Он, конечно, мог внушить водителю уважение к себе, и попросив его подождать у подъезда, и честно вынести ему денег из дома, но… Но на гребне волны "Заседателя (а быть может завсегдатая) Государственной Думы" не мог он так сразу спуститься до примитивного. Узнав, что одному из приезжих, стоявших в очереди за такси нужен Ленинградский проспект, Кирилл договорился с ним, что едут вместе, поделив цену такси пополам, и сев в машину приказал своим не изменяющим его густым, вальяжным басом — Аэропорт. Печальный и бесперспективный, словно картофельный сухарь, коим оказался его попутчик, не вдаваясь в подробности, согласился. Водитель глянул на севшего рядом солидного пассажира и, не переспрашивая, рванул в Шереметьево.

Уже на выезде из Москвы, Кирилл очнулся, понял, что что-то не то. Затормозил машину и потребовал от водителя сатисфакции за то, что не туда завез, ибо аэропорт и аэровокзал не одно и тоже. Дело чуть не дошло до драки, в результате которой сухарь, не знавший Москвы, поддержал Кирилла, а водитель отказался везти их обратно. Выйдя на трассу, друзья по несчастью познакомились. Картофельного сухаря звали Витюшей. Витюша сбегал за пузырем в придорожный ларек. Разговорились окончательно. Оказалось, что в том районе Москвы, где родился Кирилл, родился и племянник Витюши, отчего Витюша тут же прозвал Кирилла земляком.

Когда новоявленный земляк вновь проголосовал машину, и сев в неё сказал, что ему вовсе не надо на Ленинградский проспект, а поедут они на Сухаревку, Витюша насторожился. Попытался противостоять. Но получив в ответ очередное: "да брось ты", потребовал срочно остановить машину и, выбежав из нее, понесся как ошпаренный в арку двора. Кирилл припустил за ним. Приметив подъезд, в котором спрятался его попутчик поневоле, Кирилл выскочил на противоположную улицу, проголосовал машину. Водитель оказался как раз именно такой, какой был необходим для поимки его родного дяди сбежавшего из психбольницы. Дядя был быстро загнан в машину. И сидел уже в ней не рыпаясь. Когда Кирилл подъехал к дому своего личного водителя, как раз туда, куда и надо было попутчику, он строго настрого приказал "больному дяде" ждать его.

Долго водитель, охраняя сумасшедший груз, ждал возвращения своего основного пассажира.

— Да что она хочет?! Да разве она сможет жить с таким человеком?! Пусть будет счастлива, что он не вернулся! — отвечала Алина вопрошающей Надежде. — Даже я скукожилась от его постоянного вроде бы смышленого безумия. Да я семь лет была зрителем бесконечной феерии. А его коронные проходы сквозь витрины и стеклянные стены! И всего один единственный раз рассек себе лоб стеклом. И где — в Ницце. Так мало того — ему принесли деньги за лечение! А как он заставлял меня крутиться волчком из-за его мнимых болезней!.. А бизнес!.. Какой он развел бизнес! А… — махнула она рукой отчаянно, но тут же помягчала, — А все-таки после него жить с другими неинтересно. И, быть может, он был прав, что не давал мне концентрироваться на моей болезни, жалости к самой себе… Жестоко, но прав.

— Теперь ты поступаешь также с другими. Она, кстати, похожа на тебя чем-то внешне. Волосами, что ли…

— Кто?

— Его новая жена. Значит, он ещё тебя любит. Прими её. Будь великодушной.

— …Когда мы с ним познакомились, он показался мне таким солидным, приличным мужчиной… и всегда при деньгах… Я думала, вот заживем как люди… — шептала как в бреду новоявленная жена Кирилла.

О люди, люди!.. — вздыхала про себя, засыпая, Алина, — Люди-нелюди! Когда я росла, когда взрослела, я и предположить не могла, что люди совсем не такие, как "люди вообще".

Телефонный звонок прервал её мысли:

— Ну… неужели за год ты не соскучилась по мне?

Это был голос Кирилла.

— Соскучилась?..

Он позвонил ей в дверь квартиры, едва она повесила трубку. Наглец! Он застал её врасплох! Скинул плащ, оставшись в костюме и шляпе, он шокировал её словно подрывник мирного жителя. Огромный букет из ста одиннадцати роз рассыпался по квартире:

— Ты помнишь город Канн?

Алина молча провела его в свою спальню и указала на шляпку, прибитую напротив изголовья кровати.

— Ты меня любишь! Ты меня любишь! — и рухнул на неё с объятиями. Алина показалось, что-то хрустнуло в её позвоночнике от этакой тяжести. Еле-еле увернулась из-под навалившейся на неё массы Кириллового тела, с одной единственною мыслью — спасти себя от возможной травмы. — Почему ты думаешь, что люблю? — недоуменно вздохнула она, в тайне радуясь тому что, их былой бой, так неожиданно прервавшийся, продолжается.

Потому что борешься — взмахнул он руками, словно дирижер: — Начинается сраженье! — пропел он и снова ринулся повиснуть на её плечах всем своим центнером.

— Нет! — отчаянно отскакивая, крикнула Алина, и слезы застыли у неё в глазах. Чувство что её сейчас увезут в другое, не выбранное ею путешествие, в котором пусть все будет чудесно, пусть она будет счастлива, но увезут против её воли, отбросило её в паническое состояние. — Нет! Я…

— Что?!

— Я столько ещё не успела! — рухнула она в кресло.