Опоенные смертью

Когда же почувствовал, что спать больше не может, сунул руку в карман джинсов, что было естественно, так как засыпал он, обычно, не раздеваясь, достал зажигалку. Маленькое пламя охватило немного пространства, но достаточно, чтобы понять, что он в подземелье. Пете вспомнились пирамиды Египта… лабиринт минотавра… Пете вспомнился поэт Гумилев, и он стал ожидать, что сейчас появится тонконогая девушка с головой гиены. В мозгу закрутилась одна и та же строка: "Я видел голову гиены на тонких девичьих ногах…" Он ждал. Если бы она появилась, — это бы его не испугало. Рациональных объяснений происходящему давно не требовала его душа. Гиеноподобная девушка была бы естественным продолжением полусна-полуяви системы его жизни. Но девушка не появилась. Он ощупал вокруг себя камни и наткнулся на чекушку водки. Это было очень кстати, поскольку начинался похмельный колотун. Петя отпил немного и снова заснул. Истощенный многодневным возлиянием организм требовал отдыха. Он так и спал трое суток. Иногда просыпался, отпивал глоток водки, вылезал из спальника, мочился в двух шагах от него, снова нащупывал свой теплый кокон, влезал в него и снова спал ни о чем не беспокоясь. Наблюдатели же хоть и привыкли к подобным реакциям, все-таки заволновались было, — не летаргический ли сон?.. Но сон был не летаргическим. Сон был самым необходимым лекарством истощенной алкоголем нервной системой.

Тайм-аут прошел. Петя выбрался из кокона, огляделся в кромешной тьме и словно сыч, сказал: — У.

— У-у-у. — глухо отдалось эхом.

Петя снова сказал: — У.

И долго ещё ошарашено укал в полой тишине. Потом ему стало все равно. Невероятное равнодушие окатило его душу и он понял, что давным-давно, ещё в той, предыдущей жизни, ему на самом деле было естественно ничего не переживать и быть равнодушным. Что к себе, что к каким-то там детям, женщинам… Мертвые символы, которые хоть как-то будоражили его сознание, являлись на самом деле оградой. Огромной, поросшей засохшими колючими розами, оградой от живого вечного трепета жизни. Да и была ли она?..

История человечества смешалась в нем с памятью фантазий. Он тщетно перебирал века, виденные им когда-то во сне и наяву местности, и, в конце концов, пришел к выводу, что он в Испании, во времена великой инквизиции. Посажен в каменный мешок за стихи, воспевающие женские прелести. Оставалось только вспомнить эти стихи. И он вспомнил их с невероятной ясностью, и громко прочитал, сопротивляясь религиозной косности человечества. Но ничто не откликнулось на его косвенный призыв к восстанию. Петр встал и пошел искать соратников.

Встал и тут же больно стукнулся о понижающийся потолок штрека. Вспышка в глазах, озарила его память. Он понял, что случайно переступил мистическую черту и попал в затерянный мир — в пещеру к первобытным людям. Его миссия быть Прометеем. Он зажег зажигалку. Но не смог долго удержать пламени. Обжег большой палец. Пока был свет, определил правую стену лабиринта и, слегка опираясь на неё рукой, пошел вперед. Повернул по ней на право. За поворотом наткнулся на ржавую железку. Прощупал её и понял, что там, наверху, сейчас идет война с фашистами. Расстреливают мирное население. А он спасся в одесских катакомбах. Теперь его задача найти отсюда выход. Он принюхался. И ему показалось, что учуял свежий ветерок.

Оставив стену, пошел на струйку свежего воздуха. Пошел и услышал со спины чьи-то шаги. По стене мелькнула вспышка света. Теперь Петр вспомнил, что зовут его Томом Сойером. А там, сзади беглый негр. Ему ничего не пришло в голову, как обернувшись, и сжав кулак, крикнуть:

— Рот Фронт! Своду Луису Корвалану!

Собственные слова повергли его в глубинное изумление. И он застыл, замолчав даже в мыслях своих.

Петр оказался одним из самых тяжелых клиентов. Сопровождавшие его спелеологи замучались двадцать дней подряд плутать за ним, терять его в подземных лабиринтах, находить, мелькая, словно приведения, подбрасывать ему еду, а когда он засыпал на камнях, запихивать его в спальник, так как неизменные плюс семь градусов в катакомбах, не предрасполагали к сну без одеяла. Когда на него вышел все-таки один из проводников, желая вывести, Петр, прошедший через звуковые и зрительные галлюцинации, разучившийся уже рассуждать в слух с самим собой, и решивший окончательно, что он давно умер, а так как умер в пьяном виде, то естественно заблудился в лабиринтах между раем и адом, с трудом складывая слова, как бы удивляясь собственному голосу, спросил пришельца возникшего в туманной дымке света на его пути:

— Ты тоже, что ль недавно умер? Пошли вмести искать, где здесь заседание страшного суда. Надоело так болтаться.

— Жить хочешь? — все понимая спросил Марлок.

Петр вспомнил всю свою жизнь с предельной ясностью. Жизнь от маленького мальчика, впервые разглядывавшего цветы мать-мачехи, до отца семейства… Надо же когда-то было такое, что не в нем, а при нем жил маленький мальчик! Натуральный, которого требовалось защищать, кормить, растить, опекать… Что же случилось потом?! Пьяный период ушел из его памяти, смешавшись с ощущениями снов.