Опоенные смертью

Оставшись один, Кирилл вынул фотографию, на которой он и Алина стояли на обзорной площадке у обочины горной дороги между Ниццой и Монако, отгороженной от скалистого обрыва бетонным барьером. Он чуть впереди в белом костюма, она в черном по-кошачьи выглядывает из-за его спины, словно боится выйти вперед и один на один остаться с этим скоростным шоссе мира. А за ними покой — необъятные просторы наичистейшего моря, вдалеке, справа туманно проступает Ницца… Рядом с этим местом погибла, не вписавшись в крутой поворот, королева Монако. Вот и они, выходит, не зря отметились фотографией в этом месте, ведь если смотреть образно, и они не вписались в крутой поворот, но уже не дороги, а судьбы.

Знал бы он, в каком безысходном бреду прибывала вырвавшаяся наконец-таки из-за его спины Алина.

ГЛАВА 17

"Ты стоишь по колена в безумной слюне

помраченного дара,

разбросав семена по небесной стерне, как попытку и пробу пожара…" снова в воздухе звучали стихи Ивана Жданова.

Алина отрешенно смотрела на себя в зеркале, оттуда на неё смотрела скромная молодая женщина в торжественно белой парчовой блузке. А той бурной жизни, в которой оказалась Алина, как будто не происходило, лишь мелькали отрывки сообщений, словно светящейся газетной строкой перед глазами:

— …Друид устроил сам с собою кросс на крыше!

— Как так, в сорокаградусный мороз и вдруг не разогреться кроссом?!

— Да… все бы ничего, но кажется, он впопыхах забыл кроссовки!

— В носках по снегу скорость выше.

— Уточкин разговаривает в туалете сам с собою! Наверно, медитация такая.

— Нас Крылкин пригласил к себе — он там запас бургонского!! Сто бутылей! Ура!

И Крылкин распахнул шкафы, заполненные уральским сухим вином. Вино, закрытое из ещё по совдеповской экономии, которая должна быть экономна, пивными пробками, все скисло. Тщетно они вскрывали бутылку за бутылкой, одиннадцатая… тридцать шестая… восемьдесят пятая… потом полили винным уксусом все фикусы и кактусы соседки. Пошли на улицу — полили ещё не растаявшую в апрельском потеплении снежную горку и влили прокисшего вина в глотку-норку снежной бабы.

— …Да что это за дом, в котором нету водки?!

— Нет! Есть надежный кайф! Мадам, вы курите марихуану?

— …Что это?.. дым?

— …Нет, это снег. Вы пробовали ананасы? Как так! Вдруг побывать на Урале и не попробовать зимой ананасов!..

— …Вон там расстреляли царя. И расплескалось царственное семя!.. Поэтому, в Екатеринбурге столько гениев родится.

— Девальвация! Гении уже не в цене.

— А та надпись, что была на стене — не сионистская кабала. Это тайнопись разработана Барятинским. И означала она: "Вы люди тьмы".

— Это мы что ли люди тьмы?

— Не дом Ипатьева сносили — надпись убирали. Что б никто не догадался, что там написано. Чтобы никто не знал, кто мы.

— А мы… А мы…

… и потеряны, как потери,

о которых не помнится даже…

— За одного нового русского пять гениев дают!

— Есть три рода плохих привычек, которыми мы пользуемся вновь и вновь сталкиваясь, сталкиваясь с необычными ситуациями в нашей жизни — бубнил себе под нос радиоведущий Уточкин, — Во-первых, мы можем начать отрицать очевидное, чувствуя себя так, словно ничего и не случилось. Такова привычка фанатика.

— Как так, родиться на Урале и не стать буддистом!

— … А если ты буддист, пропой-ка мантру!

— Ом дэва битху…

— Но если пойти по другому пути — все примешь за чистую монету. Это путь набожного человека. Так свято верили, что мы неукоснительно идем к победе коммунизма… так…

— … у кошки четыре ноги… позади неё — длинный хвост. Но трогать её не моги-и, за её малый рост, малый рост.

— … ахишинца хум.

— Ах, Горюшко, опять Копытину ты глазки строишь! На горе себе, себе на горе.

— А третий вариант восприятия необычного — это когда мы приходим в замешательство перед событием. То есть мы не можем искренне ни отбросить его, ни принять.

— Сейчас вся страна в замешательстве, который уже год!..

— …это — путь дурака, — спокойно продолжил Уточкин.

— …наш Славкин не буддист, а кришнаит. Потому что ест лишь макароны, зато не пьет. Все кришнаиты едят макароны. Но только такие, которые сделаны без яйца.

— Но есть четвертый путь — ни во что не веря — ни от чего не смущаться, одновременно, все принимая за чистую монету, не принимать. Принимать — не принимая, отбрасывать — не отбрасывая. Никогда не чувствовать себя всезнающим и, в то же время, вести себя так, как будто ничего и не случилось. Действовать так, словно все под твоим полным контролем, даже если сердце в пятки ушло.

— Кончай цитировать Кастанеду, — заорал на Уточкина Друид, и обернувшись к Анне, начал свою повесть, — Я думал в детстве, ну зачем мне нос, потом взглянул на Гоголя и понял. Как так — родиться с таким носом и книги не писать?..

— Друиды должны были нести знания в народ изустно! Бей Друида предавшего свои двадцать тысяч стихов бумаге! — кинулся на Друида, запасшийся снежками Славкин.

— Когда моих товарищей корят,

Я понимаю слов закономерность,

Но нежности моей закаменелость,

Не может слышать то, как их корят — так на распев под Ахмадулину раскачивал Фома слова.

— Ом падме, падме…