Оползень

Мы надели очки, и я включил прибор. Зрелище получилось эффектным. Графитовая прокладка моментально нагрелась до белого свечения, стальной брусок накалился докрасна, затем пожелтел и наконец стал белого цвета. Он растекался, как воск, и меньше чем за пятнадцать секунд превратился в маленькую лужицу. Вся процедура сопровождалась яростными фонтанами искр, так как металл на воздухе окислялся. Я выключил прибор и сдвинул очки.

— При плавке золота такого фейерверка не будет, оно окисляется не так быстро, как железо.

Курце не отрываясь смотрел на прибор.

— Как он это делает?

— По принципу сварочного аппарата, — ответил я. — Температуру можно довести до пяти тысяч градусов по Цельсию. Прибор, конечно, лабораторный, но, думаю, за один прием можно расплавить два фунта золота. Три таких прибора с большим количеством запасных прокладок — и мы сможем работать довольно быстро.

Курце засомневался:

— Если мы будем отливать по два фунта, киль получится с трещинами и пузырями и развалится под собственной тяжестью.

— Это тоже предусмотрено, — спокойно парировал я. — Ты видел, как отливают бетон?

Он было нахмурился, но потом понял, что к чему, и даже пальцами прищелкнул.

— Мы готовим опоку, закладываем внутрь проволочную сетку, — растолковывал я. — Она-то все и держит.

Я показал ему модель, которую изготовил на досуге из мягкой проволоки и свечного воска. Он ее внимательно рассмотрел.

— Ты проделал гигантскую работу по подготовке, — наконец проговорил он.

— Ну кто-то же должен был это сделать, — сказал я. — Иначе золото пролежит там еще лет четырнадцать.

Курце мои слова пришлись не по вкусу, они выставляли его в невыгодном свете, но возразить было нечего. Он что-то забормотал, потом оборвал себя, лицо его горело. Потом глубоко вздохнул:

— Ладно, убедил. Я буду участвовать.

Теперь и я мог вздохнуть — с облегчением.

3

В тот вечер мы совещались.

— Теперь начнется муштра. «Санфорд» будет готова к испытаниям на следующей неделе. После испытаний вы оба под моим руководством начнете постигать науку управления парусами. Ровно через четыре месяца мы отплываем в Танжер.

— Черт побери! — воскликнул Уокер. — Мне это совсем не нравится.

— Ничего не поделаешь. Сотни людей мотаются по Атлантике в наши дни. Люди совершают кругосветные путешествия на суденышках поменьше нашего. — Я посмотрел на Курце. — Наше предприятие надо будет как-то финансировать. У тебя есть деньги?

— Около тысячи, — признался он.

— Эти деньги пойдут в дело… вместе с моими двадцатью пятью тысячами.

— Magtig, — изумился он, — это же огромная сумма!

— И каждое пенни из нее пойдет в дело. Нам, вероятно, придется купить небольшую верфь в Италии, только так можно будет втайне отлить киль. Я сдам ее в аренду фирме «Уокер. Курце и Халлоран» под стопроцентные дивиденды. И чтобы мне вернули пятьдесят тысяч до того, как начнется дележка. Можешь то же самое проделать со своей тысячей.

— Вполне справедливо, — согласился Курце.

— Уокер денег не имеет, а коль скоро ты бросил свою тысячу в общий котел, то и у тебя их нет. Поэтому я беру вас к себе на жалованье. Нужно же вам на табак и трехразовое питание на все это время.

Мое сообщение заметно приободрило Уокера. Курце кивнул в знак согласия. Я сурово посмотрел на Уокера:

— А ты воздержись от выпивки, не то мы тебя выкинем за борт. Запомни это!

Он уныло кивнул. Курце спросил:

— А почему мы начинаем с Танжера?

— Надо заранее подготовить все для переплавки золота в стандартные слитки, — сказал я. — Какой банкир примет у нас золотой киль? В любом случае это дело будущего, а сейчас нужно сделать из вас сносных моряков — ведь для начала необходимо доплыть до Средиземного моря.

Я взошел на борт «Санфорд», чтобы начать испытания, а Курце и Уокер — прогуляться и посмотреть, во что, собственно, они впутались.

Яхта оказалась воплощением всех достоинств, о которых можно было мечтать, — вполне приличная скорость, хорошая устойчивость. Немного подправить паруса, и судно станет еще послушней, серьезных переделок не понадобится.

Когда мы легли на курс и вышли на длительную пробежку, яхта легко набрала скорость и весело понеслась, рассекая волны, журчащие вдоль бортов и заигрывающие с палубой.

Уокер позеленел.

— Ты вроде говорил, что с помощью киля эта штука будет держаться вертикально. — Он мертвой хваткой вцепился в бортик кокпита.

Я засмеялся.

— Можешь не волноваться. Крен не такой уж большой. Не перевернемся.

Курце не сказал ни слова — был слишком занят: его донимала морская болезнь.

Следующие три месяца прошли в заботах и хлопотах. Люди забывают, что наш мыс назывался Мысом Бурь до того, как какой-то чиновник назвал его Мысом Доброй Надежды. Когда задувает «Берг», море там становится самым неуютным местом в мире.