Оползень

— Никогда ни одному мужчине я не говорила таких слов: вы человек, которым я восхищаюсь!

— Только восхищаетесь? — осторожно спросил я.

Я заглянул ей в лицо и увидел, что она покраснела. Быстро убрала свои руки и отвернулась.

— Иногда вы меня очень раздражаете, мистер Халлоран.

Я встал.

— Еще недавно вы называли меня Хал. Я ведь говорил вам, что друзья зовут меня Хал.

— Конечно, я ваш друг, — медленно произнесла она.

— Франческа, я хочу, чтобы вы стали мне больше, чем другом. — От растерянности она притихла, и я положил руку ей на талию. — Мне кажется, я люблю вас, Франческа.

Она повернулась ко мне, и я увидел, как она улыбается сквозь слезы.

— Вам только так кажется, Хал. Вы, англичане, люди холодные и осторожные. А я знаю, что люблю вас.

Вот тут во мне все оборвалось, а в темном ангаре внезапно посветлело.

— Да, я люблю тебя. Но я не знал, как сказать тебе об этом, не знал, что ответишь ты…

— Я скажу: браво!

— Мы будем хорошо жить, — сказал я. — Кейп чудесное место… Да что там, перед нами весь мир!

Неожиданно она погрустнела.

— Не знаю, Хал, не знаю, ведь я замужем…

— На Италии свет клином не сошелся, — нежно сказал я, — есть другие страны, в которых развод не считается грехом. Люди, придумавшие закон о разводе, были мудрецами, нельзя же обрекать на пожизненную каторгу с таким человеком, как Эстреноли.

Она покачала головой:

— Здесь, в Италии, в глазах церкви развод по-прежнему считается грехом.

— Значит, Италия и церковь не правы. Я так считаю, даже Пьеро так считает.

Она спросила:

— Моему мужу что-нибудь угрожает?

— Не знаю, но Меткаф пообещал, что его доставят назад в Рим под охраной.

— И все? Торлони не убьет его?

— Думаю, нет. Меткаф сказал, что нет… Я верю Меткафу. Он, может, и прохвост, но я ни разу не поймал его на лжи.

Она кивнула.

— Я ему тоже верю. — Она немного помолчала. — Как только я узнаю, что Эдуардо в безопасности, я уеду с тобой в Южную Африку или в другое место. За границей я получу развод, и мы будем вместе, но Эдуардо должен быть жив и здоров, я не хочу брать на душу и этот грех.

— Не беспокойся, я поговорю с Меткафом.

Взгляд мой упал на киль.

— Но это дело придется довести до конца. Я ведь связан им со множеством людей — с Курце, Уокером, Пьеро, с твоими друзьями, я не могу все бросить. И дело не только в золоте. Ты понимаешь?

— Понимаю, — ответила она. — В твоей жизни должно было произойти что-то страшное, чтобы ты пошел на это.

— У меня была жена, которая погибла из-за такого же пьяницы, как Уокер.

— Я ведь ничего не знаю о твоей прошлой жизни, — сказала она задумчиво. — Как много мне предстоит узнать. Твоя жена… ты очень любил ее. — Она не спрашивала, она утверждала.

Я рассказал ей немного о Джин, побольше — о себе, и мы забыли о времени, тихонько открывая друг другу свои души, как это свойственно влюбленным.

5

Но тут вошел Курце. Ему не терпелось узнать причину паники. Для человека, который так не хотел отрываться от работы, он был слишком возмущен тем, что его лишили мимолетных радостей.

Я ввел его в курс последних событий.

— Почему Меткафу вздумалось помогать нам? — озадаченно вопрошал он.

— Не знаю и выяснять не собираюсь, — ответил я. — Он может сказать правду, а правда может оказаться хуже наших опасений.

Курце, в точности как я, кинулся осматривать киль.

— Как минимум, еще восемь дней, чтобы закончить отливку, — сказал я.

— Magtig, — взорвался он, — теперь уже никто не оторвет меня от работы. — Он снял пиджак. — Приступаем немедленно.

— Тебе придется поработать часок одному, — сказал я. — У меня назначена встреча.

Курце открыл рот, но промолчал, наблюдая, как я с трудом влезаю в пиджак. Франческа помогла мне натянуть его на толстую повязку, выпиравшую из-под рубашки.

— Куда ты собрался? — спросила она тихо.

— Повидаться с Меткафом. Хочу добиться полной ясности.

Она кивнула:

— Будь осторожен.

У выхода я столкнулся с Уокером.

— Что с тобой? — спросил я. — Можно подумать по твоему виду, что ты потерял шиллинг, а нашел шесть пенсов.

— Какой-то мерзавец обчистил мои карманы, — зло сказал он.

— Много пропало?

— Пропал мой по… — Он запнулся, как будто передумал. — Пропал бумажник.

— Я бы на твоем месте так сильно не переживал, — сказал я. — У нас, того гляди, все золото пропадет. Иди к Курце, он тебе расскажет.

Уокер недоумевающе посмотрел мне вслед.

Я зашел в контору Пальмерини и попросил разрешения воспользоваться его автомобилем. Он ничего не имел против, и я отправился к стоянке яхт на его маленьком «фиате». Там я быстро отыскал фэамайл, обратив внимание, что со стороны яхт-клуба его не видно. Вот почему я не засек его раньше! Крупке драил медную отделку рулевой рубки.

— Привет, — сказал он, — рад тебя видеть. Меткаф говорил мне, что ты в городе.

— Он на борту? Я хочу повидать его.

— Подожди минутку, — бросил Крупке и нырнул вниз. Он почти сразу вернулся: — Говорит, чтобы ты спускался.

Я спрыгнул на палубу и пошел за Крупке в кают-компанию. Меткаф лежал на диване и читал книгу.

— Что привело тебя ко мне так скоро? — спросил он.

— Мне надо тебе кое-что сказать. — Я посмотрел в сторону Крупке.

— О'кей, Крупке, — сказал Меткаф, и тот вышел.