Опосредованно [журнальный вариант]

Дмитрий замолк на полуслове, потому что хотел продолжить, но заметил разочарование Маши и рассмеялся: «Там еще все скучнее, потому что растянуто на пятьсот страниц. Ну а чего вы ждали? Что я пишу истории о том, как девушка из провинции познакомилось с красавцем олигархом из латиноамериканской страны, он оказывается связан с наркомафией, и ей приходится спасаться и от колумбийских головорезов и ждать его из российской тюрьмы, чтобы потом воссоединиться на яхте в Тихом океане?»

«Нет, я все же не такая идиотка, — тонко улыбнулась Маша, почуяв издевку. — Я ожидала ответа, что вы пишете про жизнь, что-нибудь такое».

«Ну, понятно, что я пишу про жизнь, — слегка кипятясь, заметил Дмитрий. — Покажите мне хотя бы одного автора, который про жизнь не пишет или не писал, вот был бы номер на самом деле».

Лена боялась, что Маша начнет говорить, будто ее жизнь достойна романа, вот уж где было много приключений, Дмитрий из шкуры начинал лезть, рассказывая Лене, как случайные собеседники, узнав про его писательство, говорили, что книги — ерунда, вот то, что они пережили — это да! это достойно двухтомника, а потом следовала история про армию и развод с заметной ретушью в сомнительных местах, про какую-нибудь особо умную собаку, которая только что не говорила. «Однажды только встретил рассказчика, который из всего делал эпос, у него поход за пивом превращался во что-то такое гомеровское, банальное перечисление того, как он проснулся, морду бритвой поскоблил, стал подходящие носки, а потом кроссовки выбирать — все развертывалось в такие истории и описания, но тут мне просто шляпу хотелось снять, настолько это было великолепно, человек всю жизнь прожил и даже не понял, что мог книги писать великолепные, вот буквально включал бы диктофон, говорил, ходя до магаза и обратно — все! И я ему это сказал, но он даже не понял: о чем это».

У них в школе биологичка была такая, когда она заговаривала, не пытаясь шутить совсем, то все, о чем бы ни шла речь, казалось очень смешным, хотя она сердилась, когда другие начинали смеяться над похоронами кота, ссорой с мужем, ей казалось, что люди издеваются и не сочувствуют, но сама же была виновата, когда говорила, что лом высек искру в мерзлой земле кошачьей могилы, и она вспомнила, что читала сказку «Огниво» дочери, когда кот был еще молодой, шерсть тогда так своеобразно лежала у кота на морде, что он, несмотря на юный возраст, казался Максимом Горьким.

Маша, к чести ее, не стала отрекомендовывать себя как гипотетическую героиню романа, а уточнила имя и фамилию писателя и полезла в телефон. «Так нечестно, — возмутился Дмитрий, — выходит, вы сейчас все обо мне вызнаете, а я про вас ничего». — «А я сейчас к вам в друзья попрошусь, вы ведь где-нибудь есть?»

На поляне возле дома тем временем начался обряд фотографирования, пока не стемнело. Владимир приволок из дома фотоаппарат, был парадоксально обозван Матроскиным за это и принялся щелкать, составляя всех так и эдак. Потом, в течение часа, ушли сначала родители Жени и сам Женя, физрук, его жена и их внучка. Дмитрий крякнул, поблагодарил и стал вызывать такси, интересуясь мимоходом, не по пути ли кому с ним, но тут оказалось, что Ольге как раз по пути завезти его на Юго-Запад вместе с Машей и Никитой, и он обрадованно отказался от заказа, и все они, помахивая руками сквозь мокрые стекла, скрылись.

«Как же хорошо!» — подумала Лена, хотя впереди была еще уборка посуды, всякая домашняя возня, Владимир тоже выглядел довольным. «Все-таки Маша заметно постарела», — сказала Владимиру Лена, суя стаканчик в стаканчик, складывая тарелочку в тарелочку, пока Владимир ждал с большим черным мусорным мешком наготове, с неизвестной целью подвернув его края, как штанину или рукав.

«Мы и переживали, что поздно это все, — сказал Владимир. — Только и успокаивало, что в случае чего много кого вокруг, в том числе и ты с девочками. Даже до всего примирения этого». Лена только и могла что усмехнуться, заново переживая все, что произошло, прибавив только что услышанную новость о том, что в ней, в Лене, были уверены, даже ее не спросив. «И даже теперь уверен?» — спросила она. «А разница?» — коротко ответствовал Владимир, подразумевая, что если она и до этого растила детей, пребывая в разных психоделических состояниях, то что это должно было изменить теперь. «Мне самому страшно, что как-нибудь все пойдет не так, — признался Владимир. — Мужики, знаешь, чаще внезапно крякают, да и раньше гораздо, а так хочется посмотреть, еще раз отправить кого-нибудь в институт, или как уж он там будет учиться. Ты-то, вообще, как? Слышал тут, оно на сердце мощно отдает».

«Я не такой стихотворец, чтобы сильно отдавало, сколько раз говорить».