Опосредованно [журнальный вариант]

Тут девочки спохватились, что могут помочь, и пришли обе, уверенные, быстрые, тонкие, красивые, действительно как деревца, как ни пошло это звучало для Лены, и сравнивая их с деревцами, она мысленно морщилась от расхожести этого сравнения, и не могла перестать сравнивать. Лене и Владимиру пришлось замолкнуть насчет стишков, но тут Вера сама вспомнила, как Дмитрий, дурачась, напевал какое-то время за столом на мелодию «Незнайки из нашего двора»:

Мы бросаем скуке смузи,
Потому что потому
Жить на свете без аллюзий
Невозможно никому.

«Мне кажется, вы его с тетей Машей пытались познакомить», — угадала Аня.

«Он совсем старый, по-моему, для нее», — произнесла Вера.

«Блин, Верочка, спасибо огромное, — сказал Владимир. — Он меня лет на пять старше всего, — и вдруг вспомнил: — Блин, вроде бы совсем недавно было, когда друг ко мне в гости пришел и такой: „Можно у тебя посидеть, а то к моим родакам гости приехали, и они сейчас поют это стариковское говно“, и еще передразнил: „Как молоды мы были…“»

«Так и я, вроде бы, совсем недавно сама вот поступила, пришла домой, а там мама с бабушкой отжигают, как могут. Так были рады, что я в институте, будто если бы нет — то стройбат, — засмеялась Лена. — И вот теперь стою и удивляюсь, как это все быстро замкнулось, и вот я уже по другую сторону родительства радуюсь, до сих пор не могу нарадоваться на ваше поступление, будто сама это все учила и сдавала».

«Ой, а что у меня было тогда, не передать, — тоже вспомнил Владимир. — Со мной же мужики во дворе стали совсем по-другому здороваться, уважительно, прикинь? Такой еще трепет у пожилых людей сохранялся перед высшим образованием. Сейчас так подумаешь: с чего бы, да? А они такие: „Здорово, студент“, подкалывая, но все равно чувствовалось, что это такое доброе подначивание, с одобрением. Как давно это было, ужас, даже считать страшно, столько не живут».

За разговором они переместились в дом. На какое-то время Вера забросила писать песни, потому что Лена, не выдержав однажды всей этой фальши, не музыкальной, а словесной, рискуя себя раскрыть, совершила яростный разбор Вериных песен, долго и страстно говорила, что любовь должна чувствоваться между словами, что если пишешь про любовь, то не нужно все время использовать это слово, в этом и смысл текста, чтобы получить эстетическое переживание, угадав даже в простом тексте (даже совершая незначительное умственное усилие, но все равно совершая же) — про что, собственно, текст. Вот «Мое сердце остановилось» как пример, там нигде ни слова про любовь, или вот «Колыбельная» Вериного любимого «Аффинажа». Где там есть хоть одно слово «любовь»? Но понятно же, что про любовь эти песни и есть. А так получается, что слово «любовь» есть, а самой любви в тексте — ноль. «Что хотел сказать автор, — скептически, но неуверенно ответила на это Вера, подразумевая слова учителя литературы. — Представь себе, но автор правда хочет что-то сказать, иначе бы не говорил».

Буквально перед экзаменами или даже в самый разгар их Вера вдруг выкатила две песни. Одна исполнялась под беззастенчиво украденную мелодию «Песни о друге».

Спой же мне песенку, лошадь моя,
Тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля,
Спой же мне песенку про моря…

В середине этой песни был забавный фрагмент:

Вокруг нас акулы давали круги,
Иго-го, иги-ги,
И мы им скормили свои сапоги
И подкову с задней ноги.

Еще одна песня была про Женю, что-то в ней было реггийное такое:

Женя, Женя, ты признал пораженье,
И теперь лежишь без движенья, Женя,
Лежишь без движенья.

Это был, похоже, некий вызов, потому что Лена догадывалась, после чего Женя мог лежать без движенья и как могла возникнуть эта импровизация, но саму песню можно было слушать, наконец, без мук.

Было тепло, в принципе, но Вова затопил печь («Для потрескивания и хлопков», — пояснил он), Вера с удовольствием начала с двух своих песен, затем пошли неспешные заказы от желающих. Опережая Ленину просьбу, Вера сыграла одну за другой «Until» Стинга, от одних начальных таких вальсовых аккордов которой, еще до самого начала песни, Лена чувствовала, что тает, и «I mad about you» его же. Аня заметно морщилась от произношения Веры, на словах «хаургласс» и «мун» ее особенно перекосило, но также перекашивало и Веру, когда Аня пыталась петь или даже подпевала.