– Наверное, – сказала Аделаида. – Я-то вообще не смотрю в окно. Вот кровать Мэри Джулии. – Она плюхнула чемодан на койку, аккуратно застеленную тонким синим одеялом. Скрипнули потревоженные пружины, качнулись темно-красные четки, подвешенные к железной спинке кровати. – Если хочешь полюбоваться видом, завтра вместе поднимемся на крышу, поможешь выбивать ковры. Ну, пошли скорей ужинать.
Просьба Аделаиды не вызвала особой радости у миссис Таббс, но она разрешила Брайди сесть к столу, и вскоре та наслаждалась неизведанным великолепием: жарким из барашка с картофелем, горошком и маринованной свеклой. А на десерт отведала фрукт, который в жизни не видела, – банан. Нарезанный скользкими сладкими кружочками, он украшал ванильный пудинг. Ни на что не похожий вкус. Если уж так ужинают слуги, трудно представить, какие изыски подают в хозяйской столовой.
Оказалось, никакие. Семейство Хэтэуэй отбыло в свое загородное поместье на Лонг-Айленде, прихватив с собою горничную.
Хотелось спросить, надолго ли они уехали, но Брайди понимала, это будет неприлично. Четки, оставленные горничной на спинке кровати, говорили, что они ей понадобятся не раньше воскресной службы. А завтра еще только среда. Значит, есть где укрыться на несколько дней, прежде чем отправиться в приют. В кармане Брайди нащупала визитку, уколов палец об ее острый уголок.
Вечером она поведала свою историю Аделаиде. Узкий проход между их кроватями позволял говорить негромко. В темноте рассказывая невидимому слушателю, Брайди чувствовала освобождение от тяжкого бремени, словно в исповедальне. Но она не смогла бы признаться священнику в том, что поверяла Аделаиде, не осуждавшей ее, а только подбадривавшей: «Говори, говори». Обе знали девушек, с которыми такое случилось. Но это было дома. Эдит Фицджеральд и Бренда Макграт родили деток, и матери их выдали новорожденных за своих собственных. Город сделал вид, будто поверил, что младенцы приходятся девушкам младшими родичами. Хотя все знали правду, и девушки понимали, что все ее знают. Но ради малышей и их семей никто не нарушил тайну.
Брайди не хотела бы, чтоб ее мать поступила так же, она не могла представить, что покроет маму и семью этаким позором. Но чего она желала своему ребенку? Брайди не знала.
Она рассказала о погребении Тома, и ее накрыло печалью. Каково-то ему одному в темных водах? Парусина развязалась, бледное тело плывет, окруженное разноцветными рыбами. Том не умел плавать, Брайди тоже, но, может, смерть одарила его этим умением?
Утром по дороге на завтрак Аделаида сказала:
– Как жалко, что ты в положении. Нам требуется помощница. Прежняя-то сбежала с мойщиком окон. Но тебе, конечно, не под силу туда-сюда носиться с кучей всяких заданий.
Брайди была тронута подобной заботой, хотя понимала, что ее не возьмут. Во всяком случае, в такой вот приличный дом. Она совершила смертный грех, за который, наверное, уже никогда не получит причастия, и ни одна добропорядочная семья не даст работу безнравственной девице с ребенком в животе или уже появившимся на свет. И все равно, огромное спасибо Аделаиде за сочувствие и уважение, в котором она не отказывает, несмотря на очевидный грешный проступок.
Последнее время Брайди плохо спала ночами. Лунный свет, струившийся в комнату, помог отыскать ночной горшок под кроватью. Учитывая изменившийся центр тяжести, уравновеситься над посудиной было непросто, но Брайди сумела облегчиться бесшумно, чему научилась еще девочкой, и вернула горшок на его место в деревянном коробе. Аделаида, слава богу, все так же тихо посапывала.
Какая роскошь спать на отдельном матрасе. Хотя Брайди так расплылась, что он для нее узковат. Скоро придется выпускать в талии платья.
Брайди поворочалась, подыскивая положение поудобнее. О спинку кровати звякнули потревоженные четки. Брайди замерла, прислушиваясь к ровному дыханию Аделаиды, потом вновь тихонько заелозила.
И тут вдруг кольнула боль. Спазм. Как будто внутри что-то торкнуло. Что такое? Что случилось? Брайди перевернулась на спину, уже не заботясь о дребезжащих четках. Она положила руку на живот, пытаясь унять то, что в нем творилось. Что происходит? Выкидыш? Не дай бог! Да, она принимала блоховник и пила настой корня петрушки, но это было давно, когда зародыш еще не превратился в дитя. А сейчас она чувствовала ребенка, и теперь избавление от него было бы равносильно убийству мирно спящей Аделаиды.
Брайди заговорила с малышкой. (Она была уверена, что у нее девочка.)
– Что такое, маленькая? – прошептала она, холодея от страха.
Как быть, если что-нибудь случится на этой чужой белой простыне? Аделаида не поможет. Последыш в семье, она ничего не смыслит в младенцах. Вон, сама Брайди – старший ребенок, а что толку? Она прекрасно разбирается в уходе за малышней, но ничего не знает о еще не родившихся детях.
Ах, если б спросить маму о том, что раньше и в голову не приходило! Уж в этом-то мать собаку съела. Рожала восемь раз. Удивительно, она вела себя так, будто это легко.
Боль ушла. Брайди постаралась заснуть.