Опоздавшие

– Допивай. – Джеральд кивнул на ее чашку с остатками чая. – Там такого не будет.

– В Америке нет чая? – удивилась Брайди. Она-то думала, там есть всё.

– У тамошнего чая вкус помоев, которые без молока и сахара не полезут в горло.

А на первых порах молоко и сахар будут недоступной роскошью. Брайди пригорюнилась, вообразив полдники без чая, и огляделась, гадая, чего еще она лишится. Вон, за стеклянной витриной, ячменные лепешки и кекс на портере, пирожки с начинкой, черный пудинг и свиные ножки. Дома эти яства она видела только по праздникам, а теперь, наверное, не увидит вообще. Вернется ли она когда-нибудь? Аделаида уж два года как уехала, однако ни словом не обмолвилась о возвращении.

Конечно, сильнее всего она будет скучать по братьям и сестрам. Брайди представила, как, по примеру Томова брата, пришлет им билеты с оплаченными визами и одного за другим перетащит в Америку; пока молоды и податливы, их надо отлучить от грубой, затверделой груди родины.

Родителей с места не стронешь, это уж точно. Они недвижимы, словно огромные, обросшие мхом утесы. Их каменное неприятие Тома было главной причиной отъезда.

Мама-то еще ничего. Брайди чувствовала, что где-то глубоко-глубоко в ней и сейчас жива та девушка, какой она некогда была, и потому мать понимает и безмолвно поддерживает старшую дочку.

Сказать это вслух она, конечно, не могла. Почему? Из-за папы! Он-то не принимал Флиннов напрочь. Дурная, говорил, кровь. По опыту Брайди знала: если папе что втемяшится в голову, его уже не переубедишь, он становится неприступен, как скала Кэшел. Отец запретил ей выходить за Флинна. Флинн – фамилия Тома. Его дед по отцу отобрал у Моллоев ферму, которой владело не одно поколение их семьи. Уилф Флинн выиграл ферму в карты и, к великому смятению семейства Моллой, забрал. Бедному папе было двенадцать, когда его выселили из родного дома – белого особняка, в каждый урожайный год обраставшего пристройками.

Поселились Моллои в домишке, стоявшем в череде халуп у подножия холма, несколько кур составляли всё их хозяйство, и папе пришлось с тележки торговать яйцами на рынке в Роскоммоне. Иногда ему удавалось найти поденную работу.

Самое смешное, что Том уезжал вслед за братом, потому что оба не хотели хозяйничать на ферме.

* * *

Накануне вечером вся семья, как всегда, собралась за накрытым клеенкой столом. Кроме Брайди, никто не знал, что ужин этот прощальный. Обычно отъезжающим в Америку устраивали большие проводы, похожие на поминки, но Брайди не смогла бы уехать, если б родня затеяла отвальную. Она не умела прощаться.

Мама подала картофельные оладьи. Шел пост, поэтому мяса не ели вообще, а не только по пятницам. Оладьи были вкусные. Быстро орудуя вилкой, Брайди ела в охотку. Младшие братья по очереди подбрасывали поленья в очаг. За столом их было семеро детей; могло быть девять, но двое умерли младенцами. Впервые в жизни Брайди подумала, что без тех двоих груз на душе капельку легче.

Куинн рассказывал о своей победе на конкурсе по географии, комната полнилась голосами, смехом, чадом, запахом обжаренного в масле лука. Слава богу, в этой кутерьме никто не замечал, что у Брайди глаза на мокром месте. Она понимала, что родную кухню вновь увидит не скоро.

Отца не было дома. Семья уже не ждала его застольной молитвы. «Ешьте без меня, – как-то сказал он матери. – На моем грешном горбу будет одной святой обязанностью меньше». И мать обходилась без его благословения пищи. Она всегда ставила его тарелку во главе стола, но бывало, что место его так и пустовало всю трапезу. Но даже когда его не было, все ощущали его присутствие, словно с отцовского стула на них осуждающе смотрел его призрак.

Расправившись с оладьями, братья откинулись на стульях и закурили. Тут и пришел отец. По тому, как он долго стягивал башмаки, все поняли, что он крепко выпивши.

Мать кинулась за его порцией ужина, которую держала на плите. Брайди облегченно вздохнула, когда отец, пошатываясь, прошел к столу. Иногда он шел прямо в спальню и, не раздеваясь, падал поверх одеяла. А вот если садился к столу, значит, был пьян, но не в стельку. Отец со скрежетом отодвинул стул, мать поставила перед ним тарелку. Отец сел, взял ложку, подхватил горячую оладью и понес ко рту. Брайди представила, как в его желудке добрая мамина еда сражается со спиртным.

В Америке ей не придется видеть отца таким.

Братья тихонько переговаривались, а Кэтлин, потянувшись к солонке, посолила отцовские оладьи – он чувствовал вкус только очень соленого или очень сладкого.

Теперь домашние обязанности Брайди лягут на плечи сестры. Горько, но что поделаешь?

Первый билет в Америку будет для Кэтлин. Как только бедная мама без нее справится? По старшинству Кэтлин вторая после Брайди. Сестра шьет, убирает, готовит и делает многое другое, причем с удовольствием, не в пример ей, Брайди, всегда норовившей улизнуть с книжкой. Прежде чем всё это закрутилось, Брайди представляла себя городской продавщицей в красивых туфлях и шляпке.

3 Брайди

«Мавритания»

Апрель, 1908