Оппенгеймер. Альтернатива

Да, он должен быть в восторге от происходящего – от того, что в публикациях и передачах новостей называлось по-разному – то Договором об ограниченном запрещении ядерных испытаний и Договором о частичном запрещении ядерных испытаний – по той причине, что в его полном названии было больше слогов, чем способна была усвоить американская общественность: «Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой». Не имея допуска к секретным сведениям, Оппи до широкого обнародования текста документа знал только о его названии и надеялся найти лазейку для своих работ. Пусть испытания строго запретят, но ведь должна бы остаться возможность практического использования. Но, увы, первая же статья договора безоговорочно разрушила эту надежду:

«Каждый из Участников настоящего Договора обязуется запретить, предотвращать и не производить любые испытательные взрывы ядерного оружия и любые другие ядерные взрывы в любом месте, находящемся под его юрисдикцией или контролем:

а) в атмосфере; за ее пределами, включая космическое пространство; под водой, включая территориальные воды и открытое море».

И это, как говорится, был тупик. Оппи в очередной раз вспомнил своего любимого поэта Т. С. Элиота, который был приглашенным художником в Институте перспективных исследований в течение тринадцати месяцев, начиная с октября 1947 года; о главном произведении Элиота «Полые люди»; и о его заключительной строфе:

Так пришел конец вселенной,
Так пришел конец вселенной,
Так пришел конец вселенной, —
Да не с громом, а со всхлипом![65]

Итак, проект «Орион» оказался совершенно случайно уничтожен не единственным взрывом и не десятками тысяч ядерных взрывов, которые должны были привести космический корабль, полный беженцев, к новому дому человечества, а всего лишь тремя автографами – двумя на латинице и одним на кириллице.

* * *

Хотя в Принстоне никогда не бывает такой жары, как в Лос-Аламосе, влажность здесь гораздо выше. Оппи шел по территории института и чувствовал, как из-под тульи шляпы стекает пот.

Он почти не смотрел вперед, он шел, устремив взгляд вниз, на землю, и ощущал себя пленником гравитации, который, надеясь на спасение, много лет копал обычной ложкой подземный ход, и тот вдруг обвалился. И поэтому даже вздрогнул, когда перед ним внезапно возник Лео Силард в синем костюме-тройке и щегольской фетровой шляпе:

– Роберт, почему вы такой мрачный?

– А, Лео, привет. – И он рассказал о том, как договор о запрете ядерных испытаний скажется на «Орионе».

Лео, к его удивлению, вовсе не казался обеспокоенным. Венгр, как обычно, бесцельно бродил по территории и сейчас свернул с прежнего направления и пристроился рядом с Оппи.

– Вот еще, – сказал он, – «Орион» все равно никогда не взлетел бы.

– Почему? – спросил Оппи. – Вы же своими глазами видели испытания, и, насколько я могу судить, физическое решение там было весьма элегантным.

– И все равно он не полетел бы, – повторил Силард, – потому что вы сами убили его еще до начала работ.

Оппи изумленно вскинул брови:

– Я? Каким же образом?

– Помните закрытые сенатские слушания? Вскоре после Хиросимы, в 1946 году?

– А что там случилось?

– Вас тогда спросили, возможно ли, чтобы три-четыре человека тайно ввезли атомные бомбы в Нью-Йорк и взорвали весь город. Помните? И что вы на это сказали?

– Я сказал: конечно, это вполне возможно.

– А когда сенатор спросил, какой инструмент позволит обнаружить атомную бомбу где-нибудь в городе, вы что сказали?

Оппи невольно улыбнулся:

– Отвертка, чтобы срывать замки со всех имеющихся чемоданов.

– Вот видите! – воскликнул Силард. – Тринадцать лет назад вы говорили о крошечных бомбах, а ведь это были бомбы реакции деления, атомные бомбы. А для «Ориона» потребовались бы тысячи – миллионы! – крошечных термоядерных супербомб. Крошечных, сделанных под автомат для кока-колы! Ракету фон Брауна не спрячешь никакими силами, а как уследить за бесчисленными бомбами «Ориона»? Если горстка или хотя бы одна из них попала в руки сумасшедшего или следующего Гитлера… ба-бах!