Оппозиция его Величества

При всем том не нужно идеализировать русскую армию XVIII в. Там также была жестокость, которой не может не быть, если кто-то получает возможность безнаказанного издевательства над людьми. Там тоже были поклонники муштры и шагистики. Там исчезали целые рекрутские наборы. В 1795 г., к примеру, из 400 тысяч солдат списочного состава русской армии не хватало 80 тысяч, т. е. 20 %. Да, у русской армии XVIII в. было немало недостатков. Но, как точно заметил Вл. Лапин, «следует помнить, что эта внешне несколько расхлябанная армия умело маневрировала, не боялась недостатка провианта и фуража, смело шла в бой против превосходящего по силам противника». Противопоставление ее армии Павла и Павловичей должно идти не по линии «хорошо-плохо»; и разница была, так сказать, методологическая, — в господствующем подходе. Давыдов ничего не выдумал в той концепции армии, о которой шла речь выше. Вот, что писал гр. С. Р. Воронцов, отец М. С., во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг.: «Если солдаты будут иметь амбицию и будут сохранять строй непоколебимо, то и непобедимы будут от каких бы превосходных сил ни было, и ничто против них стоять не будет. Я разумею, что сии подробные поучения и толкования каждому рядовому господам ротным командирам трудны покажутся, но знаю то, какая великая разница есть командовать людьми, прямо выученными, совершенно знающими долг своего знания и преисполненными благородным честолюбием или такими, кои под именем солдата образ мыслей и дух крестьянства сохраняют. Сколь лестно первыми и сколь грустно последними предводительствовать!»[195] Наши герои думали так же (хотя, естественно, ничего не знали о мыслях гр. С. Р. Воронцова, исключая его сына). Можно вспомнить хотя бы ермоловские приказы войскам Кавказского корпуса, которые он сам называл «римскими» и где обращался к солдатам «товарищи!».

Однако с воцарением Павла I климат в армии изменился. Конечно, сразу «вышибить потемкинский дух» оказалось невозможно, но во многом Павел и его сыновья преуспели. Немало написано о причинах резкого усиления муштры в армии — говорят о семейных пристрастиях, о моде, о том, что это было средством подтянуть дисциплину и даже об окончательном утверждении абсолютизма, одним из знаков которого и стала парадомания. Для нас сейчас важны следствия, вытекавшие из смены господствующего взгляда на воинскую службу. Они в полной мере проявились в ходе кампаний против Наполеона в 1805–1807 гг. Д. В. Давыдов более чем красноречиво объяснил это при описании Прейсиш-Эйлаусского сражения: «…Стратегические виды решительно пожертвованы были каким-то мнимым тактическим выгодам, основанным на ложном мнении, что русскому столько же необходимо для битвы местоположение открытое, сколько французскому закрытое или изобилующее естественными препятствиями и что, сверх того, войску нашему от малого навыка его к стройным движениям в боях, выгоднее оборонительное, чем наступательное действие; как будто за семь лет перед этим при Суворове оно знало не только сущность, а даже название сего рода действия! Как будто бы Альпы с их ущелиями, пропастями, потоками и заоблачными высями принадлежат более равнинам, чем закрытым и изобилующим естественными препятствиями местностям! Но таково было рассуждение всех вообще военачальников того времени, и на сем-то рассуждении основана была мысль на открытом местоположении при Эйлау сразиться оборонительно»[196] (выделено Д. В. Давыдовым).