Оппозиционер в театре абсурда

– Вот это я попытался изобразить подсознание. Весь ад и мрак, который может быть в душе. Ведь от себя, от того, что в тебе, – никуда не уйдешь! Можно носить ад с собой. И наоборот, если в душе рай, то тебе и в аду будет, как в раю.

– Отлично сказано!.. Какой философский сюжет… В стиле сюрреализма, да? Напоминают Сальвадора Дали… А я пишу маслом, в стиле импрессионизма. То есть стремлюсь запечатлеть не реальный мир, а мое восприятие этого мира.

– Ну, а твоей работе это не мешает? Кстати, где ты работаешь?

– Нигде. Я не могу представить, что смогу где-то работать. Образования у меня нет. Я много болела в детстве… Никуда не смогла поступить. А денег – проплатить за учебу – у нас нет. У меня одна мама, пенсионного возраста. Но до сих пор работает. Уборщицей. Мы небогатые люди. Живем в общаге…

– Небогатые люди! Общага! И на этом дне жизни – такой самородок! Бриллиант в дерьме… Как интересно! Рассказывай еще! Почему ты стала писать картины?

– Мой папа, которого я никогда не видела, был художник. Видно, и мне что-то передалось. Мама говорит, что я и внешне на него похожа.

– Прямо сюжет из романа! Дочь художника… в трущобе…

– Да, история в самом деле, как из романа. Они не были женаты… Они даже не были любовниками. Папе надо было изобразить простую женщину на одной из своих картин. И он, где-то случайно познакомившись с мамой, пригласил ее позировать. А она влюбилась в него и отдалась ему. Сеансы быстро закончились, и он уехал, так как был в нашем городе проездом. И тут оказалось, что мама в положении… Он так и не узнал о моем появлении на этот свет… Но мама ни разу, ни на миг не пожалела об этом. Она очень скромная и не очень привлекательная внешне. У нее никогда не было поклонников. Она родила меня уже в возрасте…

– Какая романтическая история! Прелесть! Но ты не стесняйся – меня не интересует социальный статус человека. Только его внутренний мир! И потом, я никак не упрекну тебя хотя бы потому, что сам я нигде не работаю… Из чувства протеста! Я не принимаю этот мир! Я тоже живу в своем мире.

– А… твои родители?

– Ну, у меня-то есть и папа, и мама. Папенька у меня богатый. Я даже не буду тебе говорить, кто он. Так вот, я считаю, что раз он меня породил, хотя я его об этом не просил, пусть теперь отдувается.

– А мама?

– Мама не работает. И Пашка. Брат. Никто у нас не работает, кроме папика.

– А образование у тебя есть?

– Поступал в университет на финансово-экономический. Папа кучу денег за мою учебу платил, потом за мои долги… Потом я бросил всю эту канитель и сказал ему, что это не мое. Какой из меня финансист…

– А брат?

– Ну, а теперь брат учится на финансиста, потому что папенька вбил себе в голову, что это пригодится ему, и он будет помогать папику в бизнесе. Тоже неохота Пашке, но пока что он не может такой фортель выкинуть, как я. Боится родичей. Это я – самостоятельный. Мыслю по-своему.

– Так значит, твой папа может за тебя заплатить! Какое счастье, когда можно учиться! А ты…

– А зачем учиться, если не хочешь работать? Логично?

Их разговор прервал звонок Марьяниного мобильника.

– Да, мамусик, скоро приду… Пойду я, а то мама волнуется, – не очень уверенно сказала Марьяна.

– Ага, – зевнув, ответил Дэн. – Провожать не буду. Так романтичнее – материализовалась из воздуха и так же неожиданно растаяла.

– И не надо, – пожала плечами Марьяна. – Я самостоятельная.

– Ну, если только до порога.

Он проводил ее до дверей, подождал, пока она оденется.

– Заходи, если желание будет. Дорогу теперь знаешь. И вот что – давай телефонами обменяемся.

Обменялись телефонами, и дверь захлопнулась.

Марьяна вышла во двор-колодец. Его слабо освещал покачивающийся под порывами ветра фонарь, от чего по стенам метались бесприютные тени. Марьяна подошла к длинной арке, напоминавшей туннель, совершенно темный, лишь в конце его виднелся слабый свет – выход на освещенную улицу. Девушка сделала уже шаг в арку, когда увидела, что с другой стороны туннеля в арку заходит мужчина. Она слегка поежилась. Пересечься ночью, в глухой подворотне, с мужчиной как-то не вдохновляло. Вдруг с обеих сторон к мужчине метнулись две черные тени. Они повалили его и начали пинать. Ужас ледяным комком подкатил к горлу, вызвав противную тошноту. Марьяна вжалась в стену, в которой как раз в этом месте находилась выемка, и стала наблюдать. Все происходящее напоминало ей театр теней – на светлом прямоугольнике сцены кривлялись три черные фигуры – две стояли, а одна моталась по земле, словно пинали снятую с ниточек марионетку. Наконец, когда фигура перестала мотаться и затихла, один из нападавших нагнулся и поднял свою жертву за грудки. Жертва безвольно поникла, словно тряпочная кукла. До Марьяны донеслись голоса, усиленные арочными сводами и повторяемые эхом.

– Ну, что, живой?

– Мужики, чего хотите? – прохрипела жертва.

– Вот это по-нашему, это деловой разговор. Слушай сюда – один твой добрый приятель очень хочет, чтобы ты передал ему весь твой бизнес. Настолько хочет, что собрал на тебя много чего интересного. Понял?

– Это кто же такой – не Глазурьев ли?

– А если он, то что?

– В милицию заявлю.