Оправа для бездны

Наконец костры прогорели, войска выровняли строй. В отдалении засверкали шлемы риссов, готовых поучаствовать в уничтожении бывших мореходов. Прикрываясь вязанками сырого хвороста, выползли вперед катапульты и баллисты. Раскорячились над белым полем пороки. Где-то в глубине строя стучали топоры и сколачивались осадные лестницы, которые именно в Скире вполне доставали до нижних ярусов стен. Скрипели от тяжести каменных глыб для пороков тележные оси. Занимали отведенные места тысячи. Расчерчивались на огороженных кольями кругах линии рисского колдовства. Медленно выползал на край снежного поля таранный сарай. На выстроенный в центре хеннского войска помост поднялся Лек и, стиснув кулаки, принялся рассматривать почти уже побежденного врага. Только правитель Зах остался в шатре. Ему не требовалось взгляда, чтобы видеть, он чувствовал: кинжал Сурры рядом. И вор, укравший осколок зеркала и отнявший долгое дыхание Сурры у почти поверженного Ярига, тоже рядом, хотя и стирает свой след до состояния легкой, едва уловимой дымки. И сын Заха, которого правитель ни разу не видел лицом к лицу, тоже с той стороны стены верно исполняет то, что ему было наказано через верных людей. И еще кто-то неизвестный тоже там, с той стороны стены. Нет, не девчонка, которая уничтожила, вскрыла пелену Сето — ее след тоже чудился старому магу, но он был размазан и вытоптан, словно обладатель его находился при смерти или был спутан такими путами, что ни преодолеть, ни разорвать нельзя, — а кто-то иной. Тихий и молчаливый, но огромный, как один из Молочных пиков, укутавшихся в снег и лед.

Зах поежился, потянул на плечи теплый тулуп и вспомнил Суйку, в которой ему так и не удалось ничего достичь, за исключением странного ощущения, что кто-то потешается над ним. Каждое мгновение нахождения в городе умерших Заху казалось, что кто-то веселый и ужасный крадется за ним и постоянно тянет невидимую руку, чтобы дернуть его за балахон. Сколько тысяч лет никто уже не позволял себе подобных шуток? Да, там, в мутных глубинах Проклятой пади, в самом деле скрывается что-то ужасное, но пока что оно всего лишь подобно языку пламени, затрепетавшему от дуновения. Потом надо разбираться с Суйкой, потом, прошептал сам себе Зах и вдруг вздрогнул. На мгновение ему показалось, что в темноте появился яркий огонек и начал отползать, уходить куда-то в сторону, на север, уходить и исчезать, пока внезапно не исчез вовсе. Зах нахмурился, но кинжал Сурры находился на прежнем месте, над главной башней Скира. Что же тогда ушло по морю из осажденного города? — задумался маг и не нашел ответа.

Зимнее море вздымало серые валы, но качка была терпимой — лучшая галера дома Рейду шла точно поперек волн, и только холодные брызги обдавали плечи крепких проверенных гребцов. Правда, почти все, кроме немногих воинов и седых ветеранов на веслах, мучились морской болезнью. Почти все, кроме одной кормилицы, которая с детства ходила с отцом в море и была привычна к беспрерывным полетам вверх и вниз. Именно она и протирала розовое тельце розовощекого младенца цветочным маслом. Освещенная колеблющимися огнями ламп каюта кренилась, взлетала и падала вместе с судном, кормилица то и дело хваталась за перила, укрепленные вдоль стен, но малютка словно не замечала качки — наоборот, перекатываясь с боку на бок между мягких подушек, она весело верещала. Дверь заскрипела, и в каюту вошла Ворла. Она была чуть более бледна, чем обычно, но на ногах стояла твердо, держась за дверной косяк одной рукой.

— Как Рич? — спросила она кормилицу.

Та попыталась одновременно поклониться и не упасть, но, поняв невозможность выбрать одно из двух, судорожно кивнула и еще крепче вцепилась в край стола.

— Все хорошо. Девочка поела и теперь веселится. Качка ей нипочем!

— А ожерелье? Где ожерелье? — вдруг еще сильнее побледнела Ворла. — У нее было ожерелье из обычных камней на шее!

— Здесь оно! — всплеснула руками кормилица. — Сняла вот только, чтобы маслом ее цветочным обтереть. И то, госпожа, какое это ожерелье — обычные камни на обычном шнурке. Цена ему грош…

— Замолчи! — оборвала кормилицу Ворла. — Немедленно верни ожерелье на шею ребенка и никогда ни на мгновение больше не снимай. А если снимешь, я сниму тебе голову. Понятно?

Кормилица судорожно закивала, а Ворла скрипнула зубами и вышла из каюты. Мгновение женщина с досадой рассматривала простенькое, из двадцати неровных зеленоватых камешков, каждый с ноготь мизинца, ожерелье, потом осторожно надела его на малютку. Девочка тут же уцепилась за камни ручками и потянула один из них в рот.