— Я жду от нее только одной помощи, — усмехнулась танка. — Рождения ребенка. Не говори мне, что с Леббом ничего не случится, хотя я и сама молю об этом богов. Но в ней семя моего сына.
— Не семя, — заметил Ирунг, — живое существо, которое вполне могло бы уже появиться на свет. Некоторые рожают до срока.
— Нет, — мотнула головой Ворла. — Не хочу искушать судьбу. Моя лучшая галера будет ждать столько, сколько надо. Пусть не молодые воины, но крепкие старики сядут на весла и доставят меня и моего внука или внучку в Гобенген. Дров и каменного угля там столько, что можно согревать старые кельи не один год. На скалах, вскрывшихся ото льда, изобилие морского зверя. На отмелях заросли морской травы. Там я воспитаю ребенка, даже если мне не удастся вернуться в Скир. А Кессаа? Кессаа оставлю тебе.
— Дай ей назвать ребенка, — попросил Ирунг.
— Ты все еще веришь в предсказания? — нахмурилась танка.
— Мне не во что больше верить, — усмехнулся Ирунг и пошел по узким ступеням в главную башню замка Рейду.
Он не был здесь с тех самых пор, как приезжал посмотреть на пленницу Лебба Рейду впервые, хотя и не сказал Ворле, что был послан Седдом Креча. Кессаа была прикована к стене. Тонкая серебристая цепь позволяла ходить почти по всей комнате, но она сидела в углу, сжавшись в комок, словно затравленный зверек, и никого не слышала и не видела или не желала слушать и смотреть. Лебб Рейду на предложение Ирунга попытаться примириться с дочерью конга только брезгливо поморщился. Теперь он был в Скоме, а ненавистная ему жена оставалась на старом месте.
Ирунг миновал два десятка стражников, охранявших едва ли не каждый поворот лестницы, отодвинул тяжелый засов и вошел в округлую комнату. Когда-то уже давно в подобном же зале он сам, а также Арух, который теперь занят подготовкой обороны Скира, прежний, не слишком умный, конг Димуинн и мать Кессаа Тини собирались, чтобы отвести угрозу от Скира. И что же произошло? Хенны почти уже у стен, а Скир — на краю пропасти.
В комнате было уютно. На стенах корептские ковры, в узких окнах поблескивали настоящие стекла, в камине пылал огонь, на круглом столе лежали фрукты, стояли кувшины и горшки, укутанные мягкой тканью. Кессаа сидела на ложе, прижавшись к прибитой к стене медвежьей шкуре, гладила живот и негромко напевала что-то. Ирунг медленно прошел к столу, но Кессаа даже не повернула головы. Маг тяжело опустился на скамью, пригляделся к удивительным чертам девушки, к ее темным волосам, прислушался к мягкому голосу. На мгновение перед его взором встали мертвые тела сыновей, которые погибли только потому, что когда-то пытались убить девчонку, но маг, стиснув зубы, отогнал видение. Хотя так ли уж они были неправы, когда говорили, что девчонка угрожает их жизням?
— Что ты поешь? — спросил Ирунг.
— Песню, — не поднимая глаз, ответила Кессаа и продолжила поглаживать живот.
— Кому? — не понял маг.
— Дочери, — ответила Кессаа.
— И она слышит? — усомнился Ирунг. — И ты уверена, что у тебя будет девочка?
— Она слышит, и у меня будет девочка, — твердо сказала Кессаа. — И разговариваю я с ней с того мгновения, как она дала о себе знать. Я учу ее. И она будет знать все, что знаю я. Она будет петь песни, что пою ей я. И, может быть, сумеет овладеть всеми искусствами, которыми владею я.
— Помогли тебе твои искусства? — ухмыльнулся маг, ткнув пальцем в тонкую цепь, лежащую кольцами на ложе, приковывающую ошейник на шее девушки к стене. — Ты теперь не колдунья. Камни Аруха высасывают из тебя магию каждое мгновение. Ты обычная девка.
Кессаа сняла руки с живота, подняла рукав одной из них к плечу. Рука была словно опутана проволочным ожерельем, камни которого почти полностью погрузились в плоть девушки, превратившись в кровоточащие нарывы.
— Ты жесток, Ирунг, — усмехнулась Кессаа. — Заставил моего самоназванного мужа насиловать столь отвратительное существо! Теперь у него будут возникать приступы рвоты от одной мысли обо мне! Глядишь, и к прочим женщинам брезгливость появится!
— От насилия не рождается любимое дитя, — заметил маг.
— Когда он брал меня, я постаралась представить все хорошее, что помнила о нем, — вновь опустила глаза Кессаа. — А оно было, хорошее. На зачатие его хватило. О каждом человеке можно вспомнить что-то хорошее. Мне оставят ребенка?
— Почему ты не спрашиваешь, оставят ли тебе жизнь? — удивился Ирунг.
— Что значит моя жизнь без жизни моего ребенка? — спросила Кессаа.
— Ты стала матерью, еще не родив? — усмехнулся маг.
— С того момента, как почувствовала дочь, — ответила Кессаа. — Ее зовут Рич.
— Странное имя, — задумался Ирунг. — Хорошо, я передам Ворле твое желание.
— Это не желание, — покачала головой Кессаа. — Это имя. Ее зовут Рич. И она откликается на это имя уже больше чем полгода.
— Ты заворожила нерожденного ребенка? — нахмурился маг и тут же махнул рукой. — Ерунда. Ты никогда не станешь прежней!
— Прежней — никогда, — кивнула Кессаа и медленно провела ладонью по опутывающим руку камням. — Ни на день нельзя шагнуть назад, чтобы вернуться к себе самой. Чего ты хочешь?