Оправдание невиновных

— Да она их давно в свой кошелек сунула, теперь поклянется, что они ее собственные! — с нескрываемым удовольствием заявила «фея».

— Милка, ты совсем, что ли, тупая? — почти радостно вмешался оранжевый мальчик. — Если деньги твои, на них твои отпечатки будут. То есть должны быть. А если нет, значит, ты врешь. Так? — он взглянул на Арину.

— Еще проще, — улыбнулась та. — Майя, ты брала рюкзак Милы?

— Даже не прикасалась! — торжествующе заявила племяшка.

— Значит, не нужно в деньгах копаться. Если на рюкзаке Милы нет Майиных следов, обвинение в краже не просто исчезает, а плавно превращается в обвинение в клевете. Понимаете, Мирабель Леонтьевна? Девочка все выдумала, а вы принялись… разбираться.

— Но зачем ей такое выдумывать? — на скулах психологини запылали два резких, точно карандашом очерченных красных пятна.

— Каждый ребенок время от времени что-нибудь выдумывает, — Арина не отказала себе в удовольствии вернуть психологине ее же тезис. — Некоторые сказки сочиняют, а некоторые… вот такие истории. И нам важно мягко объяснить маленькому человеку, почему так делать не следует.

— Подумаешь, следователь! — оказывается, Майкину реплику услышала и фея. — Моя мама — судья, а судья главнее следователя! Она вас всех в тюрьму посадит!

Боже, ну и каша в голове у девчонки! Неужели мать-судья (в этом-то Арина ни на мгновение не усомнилась) позволяет себе дома подобные высказывания?

— Это очень спорно, — мягко ответила она. — Пока у нас два варианта развития ситуации. Вариант первый. Мила говорит что-нибудь вроде: простите, Мирабель Леонтьевна, я ошиблась, мне показалось… Ну и перед Майей извиняется.

— Не надо мне ее извинений! — буркнула Майка. Только тут Арина вдруг вспомнила, что ей всего-то семь лет. Умна, конечно, не по годам, но масштабы планирования не те.

— Тебе — нет, — она быстро, незаметно подмигнула племяшке, и та, похоже, поняла, кивнула, так же незаметно. — Второй вариант. Я звоню эксперту и мы проверяем на отпечатки рюкзак Милы.

— Да кто вам позволит так над ребенком измываться? — в дверях стояла квадратная, как бульдозер, дама в коротком норковом полушубке и норковой же шапке. Оранжевый мальчик, которого просто отшвырнуло распахнувшейся створкой, пошатнулся, но, сделав пару шагов в сторону, устоял.

— Людмила Афанасьевна… — пролепетала явно испуганная психологиня.

— С кем имею честь? — вежливо осведомилась Арина.

— Да какая тебе еще честь?! — голос у обладательницы норковой шубы был зычный, почти пронзительный. — Забирай свое отродье и молись, чтоб про вас забыли! Знаешь, кто моя дочка? Она быстро на тебя дело заведет, поедешь на Колыму комаров кормить!

— Вы бабушка Милы?

— Я-то бабушка. И нечего тут всякой швали над моей кровинкой измываться. Пойдем, Милочка, мама их всех в тюрьму посадит.

— Людмила Афанасьевна, — остановила ее Арина. Тем самым негромким, но очень убедительным «юридическим» голосом.

Та, кстати, послушалась. Отпустила внучку, воззрилась на Арину недовольно:

— Чего надо?

— От вас — ничего. Только, когда дома будете, спросите у дочери. кто именно дела, как вы выражаетесь, заводит. Ну и насчет публичной угрозы неправосудных решений тоже спросите. Думаю, дочка вам объяснит, чем это грозит — ей грозит, не вам. А тебе, Мила, придется выбрать один из вариантов. Потому что обвинение было озвучено. Причем не в частном разговоре, а публично, да еще и с привлечением официальных, так сказать, инстанций в лице Мирабель Леонтьевны. Полагаю, все ваши одноклассники в курсе уже? Значит, обвинение должно быть снято не только публично, но и доказательно. Собственно, ты можешь идти с бабушкой. Но вот рюкзак придется оставить. Мирабель Леонтьевна выступит независимым свидетелем. Отпечатки — это быстро.

Она метнула быстрый взгляд в сторону оранжевого мальчика, который уже успел под шумок отволочь «шотландский» ранец в сторонку. Грамотно, кстати, отволок, взявшись за верхнюю ручку через пуховик. Толковый мальчик.

— Да кто вам позволит с ребенка отпечатки снимать? — возмутилась дама-бульдозер.

— Мне и не нужно, — улыбнулась Арина. — Криминалист легко отпечатки хозяйки отсеет, ими же внутри все усыпано. И завтра весь класс будет ознакомлен с итогами этой экспертизы. Дабы не оставалось недомолвок.

Мила, глядя в пол, молчала.

Людмила Афанасьевна, как ни странно, тоже.

Алевшие на психологининых скулах пятна расползлись, и теперь ее щеки по цвету почти соперничали с ее костюмом. Арине подумалось, что, обрисовывая два варианта развития ситуации, надо было еще и этой… специалистке по детской психологии на извинения намекнуть. Но, может, и хорошо, что не намекнула. Если Мирабель, господи боже мой, Леонтьевна — не дура, а просто рьяная идеалистка, сама сообразит, а если — дура, то намекай не намекай, толку не будет. Скорее даже наоборот. Может и злобу затаить, а Майке в этой школе еще учиться.

С минуту белокурая фея кусала губы, потом покашляла, сглотнула, расправила плечи и тихо, но внятно произнесла:

— Я ошиблась, Мирабель Леонтьевна, мне очень жаль, — и, повернувшись к Майке, уже почти совсем не слышно буркнула. — Извини.