Определенно голодна

Он явно был тут по делу, хоть и без костюма. Его светло-фиолетовая рубашка в свете бара выглядела как застарелый синяк. В отличие от бизнесмена в костюме, который бросал на меня взгляды, как будто стряхивал пепел с сигареты, этот молодой одиночка смотрел на меня в зеркало безотрывно. Его самоуверенный взгляд не выражал ничего.

Я допила свой коктейль, дописала заметку о еде («Потроха и объедки», новый гастрономический ресторан, которым управляет Руперт Боннар, этот enfant terrible du jour, угощающий гурманов потрохами и ливером. Они же отчаянно ищут новых впечатлений, разевают рты, точно голодные птенчики, разверзают их, точно Голубую дыру в Дахабе, точно порнозвезда свою задницу. Эта еда превосходна. Особенно тосты с утиной печенью — маслянистые, как головы конферансье из Вегаса, соленые, как водевильные танцоры. Мясные пироги с почками — нежные, подобно любовным песням, и роскошные, словно президент Уоррен Гардинг). И дождалась.

В широкое зеркало я увидела, как стройный холостяк провел рукой по волосам, собираясь подойти ко мне. Но сначала он наклонился к бармену и показал в мою сторону — передо мной тут же поставили бокал со свежим коктейлем, этакий элемент знакомства. Потом незнакомец наконец поймал мой взгляд, кивнул, чуть клюнув своим остреньким подбородком, и, соскользнув со стула, точно кусочек сливочного масла с горки горячих оладий, прискользил прямо ко мне.

— Слушай, — сказал он, — а ты интересная штучка.

Его голос оказался глубоким, акцент — странным. Воспитание он получил превосходное: зимой катался на лыжах в Доломитовых Альпах, лето проводил в десятикомнатном коттедже на Балтике, учился в частной школе с британскими учителями. Кожа его пахла дорогой бумагой и виски.

— Я знаю, — ответила я ему.

— Знаешь, — согласился он, скользнул на барный стул рядом со мной и просунул свои длинные ноги под стойку бара, в точности рассчитав каждое мгновение и каждый жест так же, как и сияние своей сорочки. Ни один мужчина не натянет на себя атласную сорочку, если не желает, чтобы его прибрали к рукам. — Я таких называю отдыхающими стервами. Забавно.

Я взглянула на него, приподняв бровь.

— Погоди, малыш, ты еще увидишь все это в полный, твою мать, рост.

Чуть позже, но именно что чуть, я исследовала рот этого молодого человека своим языком и пальцами, на вкус он оказался как скучный бурбон. Затем его рот испробовал лимон и соль моей устрицы — и то был вкус множественного оргазма и бреда.

Весь этот молодой человек был таким длинным и кремовым — просто восторг. Настоящая пикантно-сладкая печенька для оргазмов. Его удивительно хорошо воспитала мать-одиночка, эмигрировавшая в Британию из СССР, женщина, бесспорно обладавшая хорошим состоянием и тонким вкусом. Как если бы он был воспитанником Джиджи, известной модели, а сама Джиджи жила в Советском Союзе и ходила в наложницах у неизвестного партийного функционера. Так вот, этот молодой человек днем занимался хедж-фондами, а по ночам писал стихи. Его длинные пальцы стучали по клавиатуре, ведь перья слишком сложны и претенциозны.

Так много можно узнать о человеке, с которым просто хочешь потрахаться.

Оглядываясь назад, я понимаю, что должна была все знать. Должна была знать хоть что-то. Но, видите ли, остальные мужчины были совсем другими. Годами я строила с ними близкие отношения. Огромные просторные поместья нашей общей истории со сводчатыми потолками и сумеречными подвалами, тайными комнатами и библиотеками, набитыми книгами, которые мы вместе читали, затаив дыхание, по вечерам. Вместе с Джованни, Эндрю, Джилом и Марко мы возводили дворцы нашей памяти, пристраивая к ним то одно, то другое крыло, добавляя комнаты и мансардные окна, временем расширяя барочные пространства и разделяя наш опыт друг с другом. С Джованни, с Эндрю, с Джилом и — особенно — с Марко. Я провела с ними большую часть своей жизни, даже если с каждым из них в отдельности мы вместе были слишком недолго, но соприкасались столь часто, что возникала иллюзия непрерывности.

А со временем это и вовсе стало казаться сплошным постоянством.

И вот этот молодой человек по имени Казимир — кстати, одно имя уже могло подсказать, потому что в весьма приблизительном переводе оно означает «разрушитель мира», — так вот, этот молодой человек был для меня ровным счетом ничем, одной-единственной точкой в азбуке Морзе всей моей жизни, причем такой точкой, которую и при чтении-то не заметишь. Краткой фонемой, обособленным обстоятельством, висячей строкой в наборном листе. Незавершенной мыслью он был. Когда этот бледнокожий русский взял меня за руку и повел в свою комнату, я даже не услышала предостерегающего писка. Я вообще ничего не слышу, когда мужчина хватает меня за волосы и тянет мою голову назад. А ведь я должна была услышать. Должна была догадаться. Но не произошло ни того, ни другого.