Определенно голодна

Также пенитенциарная система не может существовать без раскаяния или того, что под этим словом подразумевают наши реформаторы. Сейчас оно может не иметь к религии никакого отношения. Нам, заключенным, предоставляются светские методы исповеди — так называемые группы, в одной из которых состою и я. А почему бы и нет. Раз в неделю можно отвлечься от скучной библиотечной работы, еды и пробежек по красной беговой дорожке. В расчете на успешную апелляцию некоторые сиделицы прямо рассказывают о своих преступлениях. Похоже, в группе четверо убийц, включая меня, хотя одна или даже две из них технически совершили непредумышленное убийство, или, как я его называю, недостаточно амбициозное убийство. Еще три сидят тут за преступления, связанные со сбытом наркотиков. Есть также поджигательница и хакерша — вот эта самая загадочная из всех, по большей части она проводит время в карцере или одиночной камере.

Мы садимся кругом. Наш психотерапевт, женщина средних лет по имени Джойс, обожает шали, у нее клочковатые, коротко стриженные и крашенные в рыжий волосы. Прощение она делает чем-то вроде фетиша. Призывает нас простить себе собственные прегрешения и прегрешения тех, кто согрешил против нас, будто мы маленькие грязные боги. Каждая сессия начинается с того, что мы сидим кругом и рассказываем о том, что произошло у нас за неделю. Иногда я даже жалею, что у меня нет попкорна. Эти женщины живут насыщенной и сложной жизнью, полной предательства, страданий и тревог. Моя же жизнь, серая, как манная каша, дарит мне сплошные развлечения. Так что я полагаюсь на помощь других.

После этого упражнения по изложению своих ежедневных драм Джойс предлагает нам рассказать о чем-то конкретном — человеке, семье, друге, родственнике, самой себе или о своем животном. Она любит слушать наши признания вины. Мне это всегда было интересно. Группа дает довольно много информации, особенно когда Джойс просит нас как-то реагировать на чувства своих товарок. Помню, как Лесли, которая сидит за поджог, рассказала о своей первой приемной семье, супружеской паре, к которой она попала вместе с тремя другими детьми. О том, как однажды она вернулась домой из школы и обнаружила, что у приемной матери связь с почтальоном. Это была довольно забавная история: маленькая поджигательница Лесли заходит в заднюю дверь своего дома и слышит, как в кладовке кто-то шебуршит, она заглядывает туда, а там ее приемную мать пялит сзади чья-то коричневая задница.

Вся группа смеялась над этим рассказом, и по мере того, как история продвигалась вперед, глаза Лесли становились все больше, голос приобретал различные модуляции: то ритмично пищал, то проваливался в синкопы, то вздрагивал. Лицо ее изображало двенадцатилетнего подростка с загубленным детством, который держал всех нас в кулаке своей истории. Лесли рассказывала, мы все смеялись. Ее приемная мать вскрикнула, завизжала, почтальон обернулся и с неэротичным хлюпом выдернул свой член из матери Лесли. Та одним движением опустила платье, подняла с пола свое серое исподнее и отвесила дочери звонкую оплеуху.

Потом ее избили до полусмерти и отправили в другую приемную семью, а оттуда еще в две. Но история достигла апогея, когда уже восемнадцатилетняя Лесли вернулась в первый приемный дом с кучей растопки, жидкостью для розжига и бутановой горелкой и вошла прямиком в эту кладовку.

Она спалила дом дотла. Все это время Лесли не переставала смеяться. Благодаря смеху она смогла рассказать и о том неловком сексе, и о пожаре; и чем ближе она подходила в своем рассказе к тому моменту, как она чиркнула спичкой, в глазах ее уже мерцали сполохи. Одна за другой мы затихли. Каждая из нас знала, что будет дальше. У каждой перед глазами стоял тот железнодорожный туннель, девушка, привязанная к рельсам, и поезд, мчащийся на нее. Все вместе мы зачарованно замолчали, охваченные ужасом. Лесли продолжала, не замечая этой тишины. Она смеялась, глаза ее были распахнуты, тело дрожало от экстаза воспоминаний.

Дом превратился в пылающую кучу, объятую черным дымом. Пожарные не смогли прибыть вовремя, она знала об этом еще тогда и смеялась. Спрятавшись в кустах через дорогу, она наблюдала, как на фоне горящего здания бегут чьи-то черные силуэты. Он сосчитала их. Трое. Только три человека спаслись, сказала Лесли и опять рассмеялась.

На этом она закончила свою историю, смех ее постепенно сошел на нет. Она сидела, раскачиваясь взад и вперед на стуле, охваченная катарсисом исповеди. Мы все молчали, охваченные неловкостью и ужасом.

Джойс глубоко вздохнула.

— Спасибо за рассказ, — проговорила она и оглядела группу в ожидании реакции.

Наши глаза встретились. Я увидела отчаяние на ее лице и подумала, вот черт.

— Дороти, какие чувства вызвал у тебя рассказ Лесли?

— Какие чувства? — переспросила я. — Я бы сказала, что мне жаль.

— Жаль? — Сейчас Джойс была похожа на красного кардинала с червяком в клюве.

— Да, жаль. Очень. Мне очень жаль, что Лесли пришлось… — я отчаянно подбирала слова, — …пережить это.